7
После гибели Сехегеля и обоих подсотников командование отрядом перешло к Маведеру, как к старшему. Командовать, правда, было особенно некем. Из тридцати трех человек, вышедших из Бадора, осталась едва лишь четверть, включая тяжелораненых. Не всех даже связали.
Не имея ни малейшей склонности к философским раздумьям, Маведер размышлял над горькими превратностями судьбы. А что еще ему оставалось делать? Надо же было такому случиться: его самого повязали, а теперь уложили рядом с предводительницей разбойничьей шайки! Он чувствовал, как внутри закипает ярость, отчасти из-за боли от раны в боку, а главным образом - из-за действий командира армектанского отряда. Зная о своей роковой ошибке, жертвой которой стал и он сам, и его товарищи, Маведер понимал положение, в котором очутился командир лучников. Вместе с тем он никак не мог взять в толк, чего тот выжидал. Подобные недоразумения в Тяжелых Горах случались и не были чем-то из ряда вон выходящим, но, признаться, Маведер не слышал, чтобы какое-либо из них далось такой кровью. Однако продолжать удерживать солдат в плену означало только усугубить положение армектанцев.
Всех пленных, как разбойников, так и солдат, кроме наиболее тяжело раненных, держали примерно в сорока шагах от лагеря. Их молчаливо стерегли двое, явно недовольные своими обязанностями. Маведер пытался их уговорить привести своего командира, однако ничего из этого не вышло. Стражники вели себя так, как надлежало исполняющим свой долг солдатам. Десятник это признавал.
- Мы не можем уйти, господин, - сказал один из них. - Раз уж командир назначил нас на этот пост, значит, мы не можем отлучаться и должны быть здесь постоянно. Командир знает, что ты здесь лежишь, господин. Если он сочтет нужным прийти - придет.
Маведер выругался вслух, но мысленно отдал солдату должное.
К своему удивлению, он услышал, как лежавшая рядом разбойница, сильно коверкая язык Кону, говорит то, о чем он сам только что подумал:
- Хороший солдат.
Она обернулась к Маведеру, обращаясь по-громбелардски:
- Скажи, гвардеец, почему хорошие воины убивают друг друга вместо того, чтобы всем вместе избавить Шерер от трупоедов и всякой мрази?
Маведер, сам того не сознавая, согласно кивнул.
Не раз он и сам задавался этим вопросом.
Боль в боку усилилась, десятник стиснул зубы. В голову пришла мысль о водке, которая была в его бурдюке, но как дотянешься? Вернулась ярость. Он отдал бы двухнедельное жалованье за пару хороших глотков...
Внезапное оживление в лагере не ускользнуло от внимания пленников; хотя вряд ли они могли догадаться, что его причиной стало появление Охотницы с раненым котом на спине...
Опять все затихло.
Маведер искоса взглянул на девушку. Она была молода и красива, что он и раньше заметил. Она склонила разбитую голову, чтобы дождик, постепенно набирающий силу, охладил рану. После схватки с разбойниками Маведер узнал, что именно она возглавляла отряд в отсутствие Кобаля.
Маведеру платили за преследование разбойничьих банд. Но не все разбойники одинаковы - это понимал каждый громбелардский солдат. Маведер тоже не ко всем из них относился одинаково. Офицер Басергора-Крагдоба, с точки зрения бадорского легионера, не был подонком.
Десятнику стало несколько не по себе, когда он вдруг понял, что после освобождения от пут ему придется допрашивать лежащую сейчас, как и он сам, связанную разбойницу, сдирая с нее живьем кожу.
Мысли девушки, похоже, текли по тому же руслу. Глаза ее были закрыты. Дождь перешел в ливень, и крупные капли струями стекали по ее лицу. Не открывая глаз, она сказала:
- Я слышала, вы знаете, кто наш предводитель. Он еще вернется, гвардеец. Он способен на все. Завтра же я буду свободна и, может быть, покажу тебе твои собственные потроха, чтобы вспомнил моих разведчиков.
На этот раз он ответил:
- Я уже видел свои потроха. Под Рахгаром, три года назад.
Все-таки какой живучий зверь кот! Он уже очнулся и стал расспрашивать о своих разбойниках, потом поел... и, как только закончил трапезу, потребовал разговора с командиром. Оветена приводили в изумление повадки этого главаря. Он явно прекрасно себя чувствовал среди людей, которых сам же преследовал во главе разбойничьей банды, нисколько при этом не опасаясь за свою жизнь.
Да уж! Само имя этого гадба производило впечатление. Оветену приходилось слышать лишь несколько, может быть, десятка полтора более значительных фамилий... но их носили столь высокопоставленные сановники, что и ему самому, и его отцу приходилось основательно задирать голову, дабы различить вершины, на которых эти фамилии блистали.
Род Л.С.И. получил магнатское звание много веков назад из рук самого императора, возглавляя в ту пору знаменитое Кошачье Восстание. У Оветена в голове не укладывалось, что, возможно, последний и наверняка единственный наследник этой фамилии выступает в роли вожака громбелардских бандитов.
В Армекте, а в особенности в Рине и Рапе, коты были широко распространенным племенем. Оветен был изрядно наслышан об этом удивительном народе, потому и был уверен в том, что любому коту ничего не стоит укрыться под вымышленной фамилией, но в любом случае менее значительной, нежели подлинная. Приписывание себе чужих заслуг или любая попытка возвыситься, с точки зрения кота, была отвратительна, впрочем, как и любая ложь. Армектанец же, уважавший собственные древние традиции и признававший разнообразные, порой непонятные для посторонних обычаи, как правило, понимал котов лучше, нежели сын любой другой области Шерера.
По этой же причине солдаты сине-желтого отряда относились к раненому коту с большим уважением, хотя и не унижались перед ним: сам их командир готов был разговаривать с гадбом на равных, но вскоре почувствовал, что это бессмысленная трата времени.
- Послушай меня, ваше благородие, - заявил кот, нагло оборвав армектанца на полуслове, - давай оставим мою фамилию в покое. Мы с тобой в Тяжелых Горах, а здешний народ с фамилиями, про которые ты что-то себе мыслишь, не особо считается. Единственное, чему стоит придавать значение, так, может быть, тому, что я - властитель половины Громбеларда, а ты всего-навсего командир двадцати вояк, прущихся за добычей. - Рбит заметил, что кровь ударила в лицо Оветена, но щадить самолюбие соперника он не собирался. - С этой точки зрения, - подлил он масла в огонь, - Охотница так, во всяком случае, считаю я - единственно важная персона в твоем лагере. Поэтому ее присутствие при нашем разговоре крайне желательно. Я не хочу задеть тебя, воин. Прикинь, что к чему, и держи себя в руках.