— Мы добились того, — сказал он с законной гордостью, — что рыбаки стали участвовать в прибыли от улова. Теперь хозяин получает только сорок процентов выручки — из этой суммы он должен покрыть еще и текущие расходы, — а шестьдесят процентов распределяется среди рыбаков. Такое положение существует только в Марокко.
Когда Барака прощался с нами на террасе своего маленького бюро, я еще раз посмотрел на лес мачт в порту. Теперь я знал, в чем причина гордости и уверенности в себе, которые чувствовались в рыбаках. И в этот момент мне пришло в голову, что в порту Сафи впервые в Марокко у нас ни разу не попросили милостыни.
ЗОЛОТО ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ
Красно-желтый песок — его химическая формула Р2О4Са3, — именуемый специалистами трикальцийфосфат, — богатство, «золото» Марокко.
Оно находится в ведении «Офис шерифьен де фосфат» — сокращенно ОШФ. Эти три буквы — волшебная формула для дельцов, желающих вести торговлю с шерифским королевством. Ведь фосфаты имеют для Марокко то же значение, что сахар для Кубы, медь — для Кипра, гвоздика — для Занзибара.
Главное месторождение «марокканского золота» — район Хурибги, примерно в ста километрах к юго-востоку от Касабланки. Здесь ежегодно добывается около девяти миллионов тонн фосфата — сырья для высококачественного удобрения и других химических продуктов. Его доставляют по железной дороге в порт Касабланки, а оттуда — во все страны мира. Филиал шерифской сокровищницы находится в Юсуфии. Добываемые там три миллиона тонн фосфата перевозятся по воде за семьдесят километров в порт Сафи. Вскоре часть из них будет перерабатываться на химическом комбинате в Сафи, который сейчас строится.
Марокко добывает и экспортирует около двенадцати миллионов тонн высококачественного фосфата. А за одну тонну на мировом рынке платят двенадцать-тринадцать долларов!
«Офис шерифьен де фосфат» основан в 1921 году французской колониальной администрацией, чтобы покрывать личные расходы султана на содержание его двора и учреждений. И сейчас ОШФ — государственное, точнее, королевское предприятие, что видно уже по его названию.
Когда мы посетили Хурибгу, там уже знали, что мы прибыли по рекомендации центра ОШФ в Рабате. Это имело свои преимущества. Нас сразу же принял директор и рассказал о развитии комбината и его значении; обедать пригласили в клуб инженеров. Кроме того, к нам прикрепили в качестве ученого «гида» старшего инженера Готье.
Он немного говорил по-немецки, потому-то выбор и пал на него. Готье не ограничился ролью рупора дирекции, а проявил понимание социальных проблем.
В районе Хурибги фосфаты добываются двумя способами: в карьерах и в-.шахтах. Сначала мосье Готье повез нас за сорок километров в Уэд-Зем, где добыча производилась открытым способом. Мы ехали между конусами терриконов, которые казались необозримыми, вдоль железнодорожной колеи и крытых транспортеров до холма, с которого огромный грейдер сдирал кожу. Здесь ценные восьмидесятидвухпроцентные фосфаты залегают на глубине примерно одного метра. Стоило снять тонкий слой земли, на поверхности показывалось красно-желтое «золото». Его оставалось только увезти.
Готье провел нас по обогатительной фабрике, в промывочную, в сушильные цеха, в лаборатории… На нас обрушилась столь подробная лекция о химии фосфатов, что наши бедные головы, не выдержав, начали болеть.
Мы попытались прервать инженера и заговорить с водителем экскаватора, но, к сожалению, без переводчика сделать это было невозможно. Мосье Готье улыбнулся:
— Думаю, что смогу сам удовлетворить ваше любопытство: квалифицированные рабочие и водители механизмов получают в день двадцать дирхамов, неквалифицированные — двенадцать-пятнадцать… ОШФ предоставляет им оплачиваемый отпуск — двадцать один день, они живут в дешевых квартирах предприятия, врачебная помощь бесплатная. Все довольны.
Наш скептический вид доставил инженеру Готье явное удовольствие. Выждав немного, он добавил:
— Так хорошо, как рабочим, добывающим фосфаты, не живется никому из марокканских рабочих. Их избаловала администрация протектората, а сейчас балует марокканское правительство.
Мы подумали, нельзя ли заменить слово «избаловала» более метким — «подкупила». Мосье Готье, видимо, отгадал нашу мысль.
— На шерифской сокровищнице нельзя допускать забастовок, — сказал он. — Они имели бы катастрофические последствия для марокканской экономики.
КАМНИ АЛЛАХА
На обратном пути из Уэд-Зема в Хурибгу инженер Готье внезапно попросил нас остановиться на правой обочине дороги и выйти из машины. Мы стояли на меже: кучи камней разделяли два больших поля. Левое выглядело как пирожное: на красно-бурой земле в лучах заходящего солнца блестело бесчисленное множество камней и только кое-где скупо проглядывали зеленые ростки. Правое поле, чистое и хорошо вспаханное, напоминало газон — так ровно и дружно всходили там озимые.
— Два поля с одинаковым составом почвы, — сказал инженер. — Но правое еще принадлежит французу, так называемому колонисту, а левое — марокканцу. Я никак не хочу впасть в высокомерие колонизатора, но вам видна разница между ними. Мне не раз приходилось быть свидетелем того, как агрономы пытались убедить марокканских крестьян убрать камни. Ответ неизменно гласил: камни разбросал аллах, и к тому же они задерживают влагу в почве.
Мы вспомнили двух крестьян, которых видели в первый день пребывания в Марокко. Они пахали усеянное камнями поле плугами, каждый из которых тянули в одной упряжке верблюд и вол. В памяти всплыло замечание товарища Али Ята об упадке сельскохозяйственного производства после провозглашения независимости.
— Мы много раз пытались продемонстрировать крестьянам ближних деревень замечательное свойство фосфатов увеличивать урожайность, — продолжал Готье. — На глазах у крестьян мы удобряли фосфатами одно из их полей и собирали с него тройной урожай. Что же говорили крестьяне? «На этом поле благословение аллаха!» Влияние имамов сильнее науки.
Нет, не высокомерие колонизатора привело мосье Готье к такому выводу. Он был искренне озабочен тем, что могучие силы науки не могут еще победить суеверие и тупость крестьян. Рискуя обидеть француза Готье, я, однако, заметил:
— А разве в отсталости или, если хотите, глупости марокканского крестьянина нет вины французской администрации протектората?
Мосье Готье не обиделся:
— Ну, допустим… Правда, во времена протектората здесь строились дамбы, дороги, железнодорожные линии, города, но статистика народного просвещения позорна, этого нельзя отрицать. Однако не поймите меня, пожалуйста, ложно. То, о чем я вам рассказывал, происходило уже после того, как Марокко получило независимость, и инициатива принадлежала правительству. Оно спасовало перед собственными имамами.
Инженер Готье резко повернулся и перешел на другую сторону дороги. Он указал на терриконы, на далекие трубы фосфатного завода:
— Там сокровища, способные удесятерить урожаи. Но вот что говорит статистика: с 1956 года, года провозглашения независимости, использование отечественных фосфатов в стране снизилось с двух до двух десятых процента — в десять раз! И обратите внимание на цифры, говорящие о непрерывном снижении урожайности в сельском хозяйстве Марокко.
Нет пророка в своем отечестве! Эти слова невольно пришли нам на ум, хотя мосье Готье и не марокканец. Инженер был озабочен тем, что результаты его трудов не использовались в стране, где он работал. И это говорило в пользу мосье Готье!
ОЛИВЫ И АПЕЛЬСИНЫ