Мы начали свою экскурсию с площади перед Рыбацкой мечетью. Перед нами предстал ряд домов с аркадами. По отвесной скале строения ползут вверх. Переулочки, впадающие в площадь между аркадами, во время войны были заграждены колючей проволокой, открытым оставался только контрольный пункт.
Мы почувствовали вдруг едкий запах. Под глиняной аркой, доходившей примерно до плеча, коптились над углями бараньи головы. Печально глядели мертвые глаза. Главная улица Касбы имеет в ширину не больше четырех метров. По обеим ее сторонам расположились торговцы. Здесь можно купить овощи и фрукты, бараньи ноги, темные очки, расчески, зажигалки, кофейные чашки, амулеты… Нас обогнал юноша, выкрикивавший название своего товара. На голове он нес корзину, наполненную каракатицами.
Чем выше мы поднимались, тем уже становились улочки. Вскоре можно было коснуться руками одновременно противоположных домов. Казалось, что дома над нами срослись. Через узкую щель просвечивало небо. Там и тут над переулком на высоте крыш были перекинуты маленькие мостики.
Правоверные мусульмане, строившие Касбу, не хотели, чтобы их жены выходили на улицу, а потому сооружали плоские крыши, служившие дворами для женщин. А чтобы женщина, не попадаясь на глаза мужчине, могла сбегать к соседке занять горстку соли или посплетничать, садики на крыше соединяли друг с другом. Так в Касбе возникли как бы вторые улицы, которые очень помогли в свое время борцам освобождения. Если парашютисты оцепляли дом, можно было по крышам перебраться в другой квартал и избежать облавы.
В одном кривом переулке мы наткнулись на стену, окружавшую пустырь. Здесь стоял дом первого руководителя восстания в Касбе, легендарного Али ля Пуанта. Здесь был его штаб и здесь в 1959 году он погиб[37]. Иностранные легионеры выследили его в убежище и окружили дом. Али не мог бежать, но двадцать четыре часа он оборонялся как лев. Тогда легионеры взорвали дом. Пресса колонизаторов преподнесла это событие как большую победу.
Мы позвонили в соседний дом. Девушка лет четырнадцати — племянница Ясефа Саади, заместителя и продолжателя дела Али ля Пуанта[38], — открыла нам дверь и смущенно протянула ключ от ворот. Впустить и провести нас она не посмела — в доме не было мужчины.
На дворе настоящие развалины перемежались нагромождениями пенопласта. Несколько дней назад алжирская киностудия, директором которой сейчас является Ясеф Саади, снимала на этом историческом месте сцену последнего боя и гибели Али ля Пуанта. Копоть на стене соседнего дома — следы ли это настоящего взрыва или дело рук кинотехников?
На белых стенах в одном из переулков мы увидели рядом с политическими лозунгами рисунки, изображающие эпизоды борьбы за свободу. Их делали люди не без способностей: муджахиды в горах… феллахи и солдаты протягивают друг другу руки… трактор идет по полю, среди высоких колосьев; на радиаторе трактора — красный серп и молот.
— Эти рисунки возникли стихийно. Дети и подростки выразили в них свои сокровенные надежды! — Стена над одними воротами была заполнена рисунком на гему о единстве Магриба: над марокканским, алжирским и тунисским солдатами сплетались в искусные арабески флаги трех стран.
— Единство Магриба? Мечты! — заметил Мухтар усталым голосом. — Вряд ли удастся объединить под одной крышей эту троицу: абсолютную монархию, народную республику и полубуржуазную республику, где властвует один человек…
Сомнения, прозвучавшие в голосе Мухтара, нам не понравились:
— Единство Магриба, как и объединение всех арабов, важная цель, для осуществления которой стоит отдать все силы.
— Да, но прежде чем стремиться к дальней цели, мы должны навести порядок в своем доме.
СПОР В КАФЕ
Мы знали Мухтара как одного из «сердитых молодых людей», страстного социалиста. После прогулки по Касбе мы пригласили его на чашку кофе — нам хотелось побольше узнать о социальном развитии Алжира после победы над французами. По дороге мы встретили товарища Мухтара — Абделя[39], работавшего в министерстве нефтяной промышленности. И вот мы впятером сидим в том же кафе, за тем же столиком, за которым синеглазая Айша рассказывала накануне о заботах и страданиях алжирских девушек. Услышим ли мы сегодня о заботах юношей?
В разговоре подтвердилось наше первое впечатление от высказываний Мухтара в Касбе. По-видимому, Мухтар переживал личный кризис. Он устал и разочаровался в окружающих людях. На его взгляд, становление социалистического общественного порядка происходило в Алжире слишком медленно. Неудачи и ошибки удручали его.
— Понятие социализма опорочено, — утверждал он. — Сельскохозяйственные рабочие и крестьяне, услышав это слово, думают о коррупции, о хозяйствах, действующих по принципу: «тащи в свой карман», о плохой работе… На многих плантациях, брошенных французами и доставшихся затем феллахам, председатели кооперативов работали только для себя и, как только набивали свои кошельки, тут же исчезали. Каждый, кому удавалось заполучить какой-нибудь пост, сразу же старался устроить на теплое местечко брата или свата.
— Но, Мухтар… Люди, выросшие в условиях строя, где каждый человек человеку волк, не могут сразу научиться думать об интересах общества!
Наш довод не убедил Мухтара. Он ударил ладонью по столу.
— Нужен диктатор, нужна твердая рука. Того, кто посягает на общественную собственность, немедленно под расстрел! Вот тогда ни один плут не будет председателем кооператива.
Мы в ответ возразили, что не считаем такие методы правильными, но Мухтар лишь отмахнулся от нас:
— Да, да, знаю, что вы скажете: нужно терпеливо воспитывать людей, думать об интересах всего общества! Но нельзя, чтобы по принципам марксизма изменялся только экономический базис, а в надстройке, как вы выражаетесь, по-прежнему господствовал ислам и магометанский фатализм.
Маркс и пророк Мухаммед… Айша тоже противопоставляла их. Эта тема, видимо, здесь очень животрепещущая. Я спросил:
— Считают ли в Алжире возможным запрячь Маркса и Мухаммеда в один плуг, как образно выразилась вчера одна девушка?
— Нет! Они несовместимы, как огонь и вода!
Тут в разговор вступил инженер Абдель, до этого только с интересом прислушивавшийся. По выражению его лица было видно, что он не во всем разделял мнение, своего друга Мухтара.
— Но в Египте и Сирии уже много лет практически осуществляется это объединение!
— Там другие условия. Мы начали с самого начала, и радикальный разрыв со старым был бы самым правильным!
— При таком радикальном разрыве легко уничтожить хорошее и жизненное! — возразил Абдель, также начавший волноваться. — Но что ты так горячишься? Со временем влияние улемов само собой уменьшится. Ты ведь мне объяснял: когда изменяются экономические, имущественные отношения, изменяется кое-что и в головах людей!
— Почему же тогда мы не изменяем быстрее имущественные отношения? Где земельная реформа? Почему мы не национализируем помещичьи угодья? Шестьсот тысяч мелких крестьянских хозяйств обрабатывают меньше двух миллионов гектаров земли, тогда как двадцать пять тысяч помещиков владеют тремя миллионами гектаров — более чем половиной обрабатываемой ныне земельной площади.
— Я тоже за быстрейшую реформу! — Абдель пришел в ярость.
— А почему мы ведем переговоры с владельцами нефтяных промыслов, вместо того чтобы национализировать их! — снова стукнул по столу рукой Мухтар.
— А где у нас специалисты? Не произойдет ли с нашими ведущими отраслями производства то же, что случилось со многими фермами? Можем ли мы рисковать тем, что производство сократится? Не забывай: восемьдесят тысяч французских специалистов уехали из Алжира. Их нужно кем-то заменить.
— Но в сельском хозяйстве…
— И здесь я с тобой не согласен, — прервал Абдель друга. — Тебе хочется сразу добиться цели, а как это сделать? Сейчас нельзя сразу же создавать колхозы! Феллахи должны сначала получить землю в свое распоряжение, чтобы научиться самостоятельно хозяйничать. Если потом сии объединятся, никакому председателю уже не удастся их обмануть!
37
Али Амар, прозванный французами «Ля Пуант» (т. е. «шип», «острие»), погиб не в 1959 г., а в 1957 г. Его именем сейчас названа главная улица Касбы.
38
Ясеф Саади и Али Амар руководили восстанием совместно. Единоличным руководителем Али Амар стал после того, как Ясеф Саади был арестован.
39
Авторы ошибаются. Такого имени у арабов нет. Это — лишь часть какого-либо имени (Абдельхак, Абдельмаджид и т. п.).