Когда мы приблизились к лагерю, навстречу выскочила целая свора яростно лающих собак. Но как и все псы в североафриканских странах, они трусливо поджали хвосты, как только мы на них прикрикнули. Лагерь был пуст. Одна только сутулая старая берберка сидела на корточках у палатки перед примитивным ткацким станком из бамбука. Долго смотрели мы на нее, пока она заметила нас. Вздрогнув от неожиданности, она боязливо указала на пальмы: все мужчины там.
Но нас привлекло монотонное пение, доносившееся из пальмовой рощи в низине. Десять женщин ползали на коленях по земле и собирали в корзины опавшие финики. Темнокожая девушка запевала печальную мелодию, и все хором подхватывали припев.
Чуть дальше босой бедуин, обмотав веревку вокруг тела, проворно взбирался по черенкам отмерших листьев, как по лестнице, на верхушку дерева. Там он привязывал веревку к грозди фиников, обрубал ее ножом, похожим на саблю, и медленно спускался на землю. Внизу огромные гроздья выстраивали в ряд, черенками кверху. Такая гроздь высотой с метр весит полцентнера.
Бедуины были в превосходном настроении.
— Остались только четыре пальмы, и в этом оазисе сбор урожая закончен! — сообщил, улыбаясь, старший. Значит, мы приехали вовремя.
Через полчаса финики были собраны со всех четырех пальм. Гроздья погрузили на спины ослов, привязали, и мужчины, весело переговариваясь, отправились в деревню. Нас дружелюбно пригласили присоединиться к ним. Ослы семенили сзади. В роще остались только женщины — они до темноты будут подбирать упавшие плоды.
В Фугале гроздья фиников висели на стенах домов и на дверных проемах. Во дворах высились большие кучи рассортированных плодов, а на обочинах дороги штабелями стояли ящики с финиками, готовые к отправке. Для жителей оазиса это самая горячая пора года, ведь финики — единственная произрастающая здесь культура. В эти дни наслаждались и мухи Сахары. Казалось, что они проводят на грудах фиников свои ассамблеи.
Бедуины подошли к длинному глинобитному сараю, на стенах, на потолке, на рамах которого висели зонтики фиников. Казалось, что все помещение до отказа набито плодами, что они вот-вот вывалятся из двери. Однако и для новой партии нашлось место. Финики ц неделю пролежат здесь в гроздьях, потом их оборвут и рассортируют: плохие и мелкие пойдут на корм скоту, средние — для домашнего потребления, а отборные уложат в ящики и отправят в город Алжир.
Когда последние гроздья были уложены в сарай, старший из бедуинов, которого почему-то звали Жан, радостно хлопнул в ладоши. Потом он дружески ударил нас по плечам:
— А теперь выпьем кофе!
Мы направились было к палаткам, но Жан показал на центр селения:
— В кофейню!
Пока бедуины живут в палатках на краю оазиса и в кармане у них еще водятся деньги, вечера они проводят в мужской компании за игрой в домино или за беседой. Для одиноких вечеров в семейном кругу у жителя пустыни достаточно времени в течение года.
Кофейня — выбеленное помещение с глиняным прилавком — была уже полна. Бедуины группами сидели на ковриках из пальмовой соломы и играли в домино. Нам сейчас же освободили место. И не успели мы оглянуться, как перед нами уже лежала деревянная дощечка, а в руках мы держали кости домино. Свой кофе еще нужно было заслужить!
По правилам игры тот, кто проиграет семь партий, должен платить за кофе или чай для всех партнеров. Играют с увлечением и азартом, прибегая ко всяческим ухищрениям. Мы не знали их приемов и большей частью проигрывали, но один раз мне все же удалось сыграть со счетом 3: 3. Это была сенсация. На соседних досках игра прекратилась. У моего противника сразу оказалось много болельщиков. Его подбадривали, поддерживали возгласами… Не удивительно, что я снова проиграл.
Еще не успели принести кофе, а передо мной уже уселся новый противник. Честолюбие повелевало чуть ли не всем кочевникам выиграть у «немца» кофе. После десяти игр мы забастовали, хотя нам хотелось бы еще поиграть и поболтать. Но после такого количества выпитого кофе наши сердца забились учащенно.
МАТРОС ПУСТЫНИ
Что за шум? Я проснулся. По стеклам колотили детские кулачки.
— Тихо!
Как сказать по-арабски «тихо»? К сожалению, наши лингвистические познания очень ограниченны.
Вечером мы заснули поздно — за время игры в домино пришлось выпить столько кофе, что мы чуть не отравились. А теперь оказалось, что мы поставили машину перед школой. Я открыл дверцу и выругался по-немецки. Не помогло. Ну, значит надо вставать!
Наш утренний туалет и завтрак были для молодежи оазиса настоящей сенсацией. Двадцать пар глаз следили за каждым куском, который мы клали в рот. А потом все разом кричали:
— Мосье, какой это газ?
— Мосье, сколько лошадиных сил у вашего мотора?
— Мосье, а в Германии едят финики?
— Мосье, мосье!..
Можно ли сердиться на детей? Если бы караван верблюдов остановился перед какой-нибудь школой в Саксонии, вряд ли его погонщикам удалось бы утром выспаться!
Дети говорили сравнительно сносно по-французски и часто выступали в роли переводчиков, помогая нам объясняться с бедуинами. Сейчас большинство маленьких кочевников ходит в школу, по крайней мере в те месяцы, пока они живут близ оазисов. Многие кочевники уже в течение всего года посылают в школу своих сыновей. Вся семья кочует по Сахаре, а мальчики живут в интернатах, созданных государством в оазисах. Раньше это было бы немыслимо. Интернаты, правда, еще довольно примитивные, но свое назначение выполняют. Через несколько лет появятся, без сомнения, и студенты из детей кочевников.
Какие профессии изберут они? Врачей? Гидрологов? Ветеринаров? Офицеров? Я спросил об этом Абделя, самоуверенного двенадцатилетнего мальчугана, верховодившего среди детей. Вчера во время игры в домино он давал мне полезные советы.
Ответ Абделя прозвучал быстро, как выстрел из автомата:
— Я хочу быть матросом!
В первый момент мы онемели, но, поразмыслив, решили, что это желание сына безводной Сахары не так уж странно.
Свисток учителя освободил нас от мучителей — начался урок. Без ребят мы сможем побродить по оазису, на радость Альфреду, которому «мухи», как он назвал детей, мешали производить съемку.
Но не прошли мы и ста метров, как из-за колючего кустика появился Абдель:
— Что вам угодно посмотреть, мосье? Я проведу вас!
— А уроки?
— Ради вас стоит снести наказание!
Не хватало только, чтобы он при этом галантно поклонился! Наш довод, что ему, мол, как будущему матросу, нужно много знать, тоже не помог.
— Я второй ученик!
Ну, если так…
Абдель повел нас к новой плантации. Молодые пальмы были посажены в ямы — два метра в ширину и пять в глубину. Их сажают так глубоко, чтобы удобнее было поливать и охранять молодые побеги от горячего ветра пустыни. По мере того как пальма вырастает, в яму подсыпают землю. Взрослые пальмы оказываются уже в неглубоких ямах. Насос подает воду из колодца в водоем, находящийся на возвышении, откуда она по системе труб и канав распределяется по плантации. Чтобы полить пальму, земляную перемычку в канаве разрушают. Когда вода наполняет углубление, канаву перекрывают, а воду направляют к следующему дереву.
Старый бербер вышел из глинобитного домика и пригласил нас выпить с ним кофе. Он арендовал плантацию у помещика, жившего в Алжире, за двести динаров в месяц. Это много, пожаловался он, ведь большинство пальм еще не плодоносит. Он уже задолжал арендную плату за два года…
— Плантацию нельзя расширять по своему желанию, — объяснил Абдель с выражением доцента, читающего вступительную лекцию. — Под оазисом воды мало. Но скоро ее будет вдоволь. Русские инженеры бурят поблизости землю. Часть воды перепадет и Фугале…