— Советские инженеры? А где они работают?
— Там! В десяти километрах от нас.
— А ну покажи-ка дорогу!
По неровной дороге мы поехали к маленькому оазису — спутнику Фугалы. В ста метрах оттуда на плоском холме стояла буровая вышка, окруженная вагончиками, в которых жили люди. Инженер, брюнет с вьющимися волосами, вышел нам навстречу.
Мы направили к нему Дитера — нашего специалиста по русскому языку:
— Здравствуйте, товарищ! Мы из Германской Демократической Республики…
Инженер улыбнулся и ответил по-французски:
— Сожалею. Я итальянец и работаю для французской фирмы… Советские коллеги бурят восточнее, в тридцати километрах отсюда.
Мы извинились. Инженер кивнул головой:
— Мы уже привыкли. Здесь стало обычаем приписывать все поисковые работы советским инженерам. До сих пор они успешнее всех находили воду!
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ТОВАРИЩИ!
В городе-оазисе Бискра мы, наконец, нашли центральный пункт советских бурильщиков: большой двор, окруженный высокими сараями и мастерскими, заполненный грузовиками, кранами, бурильными установками, бензобаками… Здесь же, уложенные штабелями, лежали стальные трубы.
В дирекции мы показали наши визитные карточки. Через несколько секунд в дверях появился широкоплечий мужчина типа Вяхирева из книги «Битва в пути».
— Welcome, товарищи!
— Guten Tag! Здравствуйте!
Приветствие, произнесенное на трех языках, всех рассмешило. Преграда была сломлена. Мы находились среди друзей.
Главный инженер Владимир Александрович Кремшенков постепенно познакомил нас со всеми своими товарищами, которые заходили, увидев «Баркас». Мы уже ответили на многочисленные вопросы о нашей экспедиции, о странах, которые видели, и хотели, в свою очередь, расспросить советских друзей о их работе, но тут Кремшенков посмотрел на часы:
— Работа кончилась, товарищи. Не провести ли нам вечер в каком-нибудь уютном месте?
Час спустя мы сидели с Кремшенковым и главным геологом Эдмундом Антоновичем Шилкором в «Баркасе», на краю пальмовой рощи. Советские друзья принесли бутылку коньяку. Мы достали пластиковые рюмки и разрезали последний кусок венгерской салями, купленной в Ростоке. За «ста граммами» мы разговорились.
По договору между алжирским министерством сельского хозяйства и Советским правительством сорок шесть советских инженеров, научных работников и техников уже год работают в Сахаре. Им пришлось преодолеть большие трудности: геологические исследования, оставшиеся, в наследство от французских колонизаторов, были весьма неполными. Прежде чем приступать к бурению скважин, нужно было провести трудоемкие изыскания.
— Порой работа была чертовски трудной, особенно в убийственно жаркие летние месяцы, — рассказал Кремшенков. — Но когда мы видели, как нужна вода жителям пустыни, когда слышали, какие надежды они возлагают на нашу работу, мы снова обретали бодрость духа. Мы не имели права их разочаровывать!
Но вот анализы почв были тщательно изучены, и началось пробное бурение. Его проводили там, где нужда в воде была особенно острой, где соль грозила уничтожить оазисы.
— Наше терпение подверглось жестокому испытанию. Мы ошибались и в результате находили только соленую воду. Но, наконец, на глубине пятисот метров все же обнаружили между двумя оазисами богатый резервуар пресной воды.
На лице Шилкора отразилась радость тех дней:
— Наши успехи произвели на жителей оазисов особенно сильное впечатление, потому что именно здесь французы уже много раз проводили бурение, правда, только на глубине двухсот метров. У них не было таких совершенных бурильных установок…
Мы провозгласили тост за счастливое бурение и осушили пластмассовые бокалы.
— Однажды, — сказал Кремшенков, — мы даже нашли целебную минеральную воду. Кочевники годами не могли избавиться от сыпи, а тут выкупались в источнике — и через три дня ее как не бывало.
— Что же стало с этим источником?
— Сейчас Алжир лишен возможности использовать эту воду в медицинских целях. Чтобы ценная влага не иссякла в песке, даже если ею польют финиковые пальмы, мы закрыли источник, но его можно в любой момент открыть. Может быть, через несколько лет здесь, посреди Сахары, возникнет мировой курорт с современными санаториями, ваннами, парками… Может быть…
Мы разговаривали до полуночи, а потом советские друзья пригласили нас на свою виллу.
— Вы должны провести ночь в нашем саду. Там вы можете рвать апельсины прямо с веток!
Перед тем как лечь в постель, каждому из нас, хоть головы и были затуманены, пришлось еще сыграть партию в шахматы.
БОГАТСТВО В ПЕСКЕ
Мы поехали к месту работ советских инженеров — к югу от «Национальной магистрали № 3», ведущей через оазисы Туггурт и Уаргла к Чаду и Нигеру. Дорога прекрасная. Она соединяет Средиземноморское побережье с алжирским нефтяным центром Хасси-Мессауд.
Еще сравнительно недавно, лет двадцать назад, поездка по Сахаре была опасной авантюрой. Величайшая пустыня мира была доступна лишь мужественным путешественникам. Теперь она стала неисчерпаемой кладовой для геологов. Это район с большим будущим, настоящая Сибирь Африки.
Почти до половины нашего столетия Сахара считалась мертвым песчаным морем, приносящим только бедствия. Но ученые вновь и вновь утверждали, что недра Сахары таят в себе неисчислимые богатства. Французские исследователи бомбардировали правительство в Париже сообщениями, в которых точно указывали, где и, в каких количествах залегают нефть, природный газ, уголь, железная руда, марганец, свинец, алмазы… Но Париж оставался глух к словам исследователей, их даже часто объявляли безумцами, которым не следует верить. Такое странное поведение объяснялось тем, что в то время интересы французских монополий были направлены в другие районы. Нефтяные компании были тесно связаны со знаменитыми. «семью сестрами» — крупными нефтяными трестами, господствовавшими на мировом рынке. Сахарская нефть, расположенная по отношению к Европе гораздо удобнее ближневосточной, могла оказать неблагоприятное влияние на цены.
Только в начале пятидесятых годов, когда усиливавшееся движение за независимость в странах Ближнего Востока сделало их нефтяные ресурсы не столь надежными, французские компании заинтересовались эксплуатацией богатств сахарских недр.
Но теперь алжирский народ поднял голос и заявил о своем праве на богатства родной страны. Через несколько месяцев после того как в великой восточной пустыне, в тысяча пятистах километрах к югу от города Алжира, из буровой щели впервые показался природный газ, 1 ноября 1954 года началась вооруженная борьба за свободу.
После завоевания независимости использование полезных ископаемых пошло быстрыми темпами. В 1964 году было добыто: 26,2 миллиона тонн нефти, 2 миллиарда кубических метров природного газа. 2,7 миллиона тонн железной руды, 65 тысяч тонн цинка. 73 тысячи тонн фосфатов. Однако в добывающих отраслях все еще господствует иностранный капитал[41]. Алжирскому государству принадлежит только один из тред нефтепроводов и пятьдесят процентов акций французской нефтяной компании Репаль, добывшей в 1964 году около восьми миллионов тонн нефти — менее одной трети всей добычи.
Алжиру необходима промышленность, которая обрабатывала бы это сырье. В Колон-Бешаре, на марокканской границе, есть все предпосылки для того, чтобы здесь возникла североафриканская Рурская область: железная руда и уголь залегают в близком соседстве. Но для индустриализации Сахары необходима еще вода. Эту проблему также можно решить. Геологи предполагают, что под песками находится пресное море площадью шестьсот тысяч квадратных километров, водные ресурсы которого составляют около шестидесяти биллионов кубических метров.
Но оно расположено на глубине свыше тысячи метров. Если удастся добыть воду в нужных количествах, величайшая пустыня мира может быть превращена в индустриальную область, окруженную цветущими садами.
41
Сейчас положение в Алжире изменилось. Вследствие национализации в мае 1968 г. иностранных компаний, ведавших распределением нефти и газа, и успехов национальной нефтяной промышленности доля контроля Алжира над своими запасами горючего значительно увеличилась. Что касается добычи железной руды, цинка и фосфатов, то она еще в мае 1966 г. перешла под контроль правительства Алжира.