— Не желаете ли приобрести римскую голову из мрамора? Приходите завтра ко мне домой. Вот адрес. Я не могу принести ее сюда… Голова прекрасная! Даже нос сохранился!
Зачем нам древний римлянин, даже если у него сохранился нос? Был бы он, по крайней мере, из бронзы, а то мрамор всегда немного напоминает кладбище… Наверное, мы ничего не понимаем в искусстве!
ХУДОЖНИК АЛЬ-МЕККИ
Деревушка Сиди-Бу-Саид на гряде холмов Карфагенского мыса — перл мавританской архитектуры — являла собой причудливое сочетание синих, белых и зеленых тонов. Ослепительно белые хижины лепились одна к другой у крутого склона, у подножия которого раскинулась широкая тунисская бухта. В нее вдается полуостров ЛаГулет. Окна, открывающиеся в узкие улочки, забраны искусно выкованными пузатыми металлическими решетками, сбоку имеющими форму половинок груш. Все двери, веранды, крытые балконы покрашены в сверкающий синий цвет, смесь ультрамарина и бирюзы, который в Тунисе называют «бу-саид-синий». Между домами из-под вечнозеленых пальм, кипарисов и агав открывается вид на море.
Эта живописная идиллическая деревушка — заповедник искусства Туниса, средоточие художников и артистов.
Арабские художники не могли опираться на национальные традиции. Ислам запретил изображать человека, поэтому в течение веков высокого расцвета достигло лишь искусство орнамента. Только в прошлом веке в различных арабских странах- Сирии, Кувейте, Тунисе — появились группы художников, пытавшихся синтезировать современные направления в европейском искусстве с орнаментальными традициями Востока.
B Тунисе художники встретили понимание и поддержку государственных учреждений. Президент Хабиб Бургиба, долго живший во Франции, слывет сторонником современного искусства. Многие общественные здания, например радиоцентр, дворец труда, украшены монументальной живописью и фресками, росписью, изображающей исторические события или символизирующей тунисский народ и его борьбу за национальную и экономическую независимость.
Аль-Мекки — один из выдающихся художников Сиди-Бу-Саида. Его имя стоит на прекраснейших почтовых марках Туниса. Сейчас Аль-Мекки уже не живет в Сиди-Бу-Саиде. Он построил себе красивый домик внизу, на окраине Карфагена.
Когда мы посетили Аль-Мекки, у него сидел гость: Абу, известный карикатурист лондонской газеты «Обсервер», индиец. Мы извинились и попросили разрешения зайти в другое время. Но Аль-Мекки улыбнулся и пригласил нас в дом:
— Заходите! Теперь за моим столом соберется действительно интернациональное общество!
Хозяин немного преувеличил: за его столом и без нас уже было представлено достаточно национальностей. Сам Аль-Мекки — интернациональный художник в полном смысле этого слова: его отец — тунисец, мать — индонезийка, бабушка — китаянка. А светловолосая жена художника — дочь француза и норвежки.
У Аль-Мекки длинные вьющиеся волосы, задорная бородка клинышком, вызывающая улыбку. Темные глаза-пуговки лукаво поблескивали, даже когда он после кофе показывал нам свои картины, выполненные темперой.
По стилю эти выразительные картины, посвященные жизни тунисского народа, напомнили мне ранние работы дрезденских художников. Однако Аль-Мекки отрицал такое родство. По его словам, в его творчестве скорее заметно влияние современных индонезийцев и древних египтян. Наибольшее впечатление на нас произвел цикл картин против войны во Вьетнаме и несколько работ, в которых Аль-Мекки протестует против голода и эксплуатации человека человеком.
После оживленного обсуждения, временами на трех языках, Аль-Мекки повел нас в свою мастерскую. На полу он выложил мозаичный ковер размером пять метров на десять, состоявший из многочисленных квадратов с сюжетными изображениями и абстрактными узорами в красках.
— Работа по заказу? — поинтересовались мы.
— Я уже сделал эскиз мозаики для гостиницы в Хаммамете и для правительственного здания. Но эту мозаику я подарю себе в день моего пятидесятилетия!
За два часа до этого в нескольких шагах от дома АльМекки мы стояли на хорошо сохранившемся мозаичном полу, оставшемся от римской виллы. На нем можно было различить изображения птиц и сцен охоты. Есть ли сходство между древней и современной карфагенской мозаикой?
— Меня вдохновлял не стиль, а техника древних произведений, — объяснил Аль-Мекки. Подмигнув, он добавил:
— Хотя скоро мне исполнится пятьдесят лет, я не, древний римлянин, а тунисец, и хочу отобразить современное восприятие жизни…
Отныне, когда я буду вспоминать о Карфагене, мне уже не придут в голову слова Катона. Перед моим взором возникнет мастерская Аль-Мекки и его впечатляющие работы темперой, на которых он изображает людей своей родины и осуждает войну во Вьетнаме.
Карфаген Ганнибала на Карфаген Аль-Мекки — вовсе не плохой обмен!
ВЕРХОВНЫЙ БОРЕЦ
Новогодние номера тунисских газет поражали своим однообразием. Лишь на первых двух полосах можно было найти актуальные сообщения, остальные восемь-десять были заполнены почти одинаковыми извещениями. Все начинались с набранной жирным шрифтом строки: «Верховному борцу и госпоже Бургиба…» Затем следовали пожелания счастья в новом году и вместо подписи — название фирмы, объединения или кооператива. Это своеобразный способ заверять президента республики в своей преданности. Кроме того, размер приветствия официально свидетельствовал о значении и финансовых возможностях подписавшихся.
Печать и радио создали вокруг личности президента такой культ, что о современном Тунисе так и хочется сказать: государство — это Хабиб Бургиба! В Тунисе мы трижды побывали в кино. В получасовой хронике, обычно предшествующей основной программе, в течение двадцати пяти минут на экране мелькала невысокая фигура президента: Бургиба на государственном приеме, Бургиба среди детей, Бургиба осматривает завод, Бургиба посещает школу…
Тунисский президент обладает такими же широкими правами, что и президент США. Однако здесь его практически нельзя забаллотировать спустя четыре или пять лет. Хабиб Бургиба правит почти как абсолютный монарх. Он является одновременно главой правительства, верховным главнокомандующим и руководителем Нео-Дестур — единственной легальной партии.
Хабиб Бургиба, бесспорно, имеет большие заслуги перед Тунисом. Длительная борьба за независимость и создание суверенного государства неразрывно связаны с его именем.
Из официальной биографии Хабиба Бургибы известно, что он родился в 1903 году в городке Монастир в Центральном Тунисе, в семье со скромными доходами. Он изучал в Париже право, в 1927 году сдал выпускные экзамены и возвратился в Тунис, имея диплом адвоката. Он сотрудничал в различных газетах, а с 1930 года издавал «Вуа дю тюнизье»[49]. Совместно с единомышленниками он в 1934 году организовал партию Нео-Дестур — Новую либеральную конституционную партию, — ставившую своей целью добиться внутренней автономии Туниса. Французская колониальная администрация немедленно нанесла удар и арестовала Бургибу и других руководителей Нео-Дестур. За исключением периода правительства Народного фронта, с 1936 по 1938 год, Хабиб Бургиба до 1942 года просидел во французских тюрьмах. Когда немецкие и итальянские войска захватили место его заточения у Ривьеры, а также Тунис, ему разрешили вернуться на родину. Однако Бургиба отказался сотрудничать с державами оси и даже призывал тунисский народ помогать союзникам.
Французы проявили неблагодарность. После освобождения Туниса от немецких войск в 1943 году французский губернатор посадил Бургибу под домашний арест. В 1945 году он бежал через Ливию в Каир и оттуда стал разъезжать по всем странам, добиваясь поддержки национально-освободительной борьбы Туниса. Когда в 1951 году переговоры с французским правительством закончились неудачей, он ненадолго прибыл в Тунис и был вновь арестован[50].
49
Авторы неточны: Бургиба лишь входил в редакцию этой газеты, а сам начал издавать с 1932 г. «Аксион тюнизьен».