— Володя, ты же должен понимать. У каждой игры есть свои правила.
— Я это давно понял. Боюсь, как бы те карты не оказались краплёными. — а время и нервы потянуть стоит. Авось, что-то и перепадёт.
— Волков бояться, в лес не ходить. Это хорошо, что ты всё понимаешь. А теперь нужно, ещё и осознать. Эта партия тобой проиграна. Но не до конца. Хочешь сохранить позиции — уйди временно в тень.
— Чтобы потом уйти в небытие?
— Ты и в небытие? Не смеши меня. — президент несколько секунд молчал, потом продолжил мысль. — Такие, как ты просто так не уходят. Но сейчас лучше отойди в сторону. Диктатура никому не нужна, потому, как с тобой после никто не станет общаться на равных. А будешь сопротивляться дальше, другого пути у тебя не будет. Так что, лучше прислушайся к совету старика.
Снова наступила пауза. Кучерук ждал.
— Предположим, я согласен. — Яценко оглянулся по сторонам. Хотя, знал, что никого рядом с ним нет. Охрана работала хорошо, и, пока он не покинет общественное заведение, сюда никого не впустят.
— А можно без предположим?
— Можно. Только теперь вы выслушайте меня. Точнее, мои условия. И тогда, может быть, состоится общий диалог. Первое. Козаченко соглашается на реформу. В пакете с решением Рады. В работу Верховного Суда обещаю не лезть. Пусть будет так, как вы говорите. Какое решение он примет, с тем я и соглашусь. Но, вы должны мне дать гарантию, что никто не станет преследовать меня и моих людей после этого бардака.
— Володечка, такого обещания я тебе дать не могу. Сам на волоске вишу. Слышал, небось?
— Слышал. А потому, в моих и ваших интересах, передать мне все материалы на «банкира». И Литовченко. А уж себя и вас я, как-нибудь, защищу. Даю слово.
— А если не дам?
— В таком случае, вы вынуждены будете либо расстаться с идеей о суверенной Украине, и станете первым, и последним президентом, при котором страна потеряла стабильность, и самостоятельность. Либо вам придётся самому применить диктаторские полномочия. Но уже ко всем. И ко мне, и к нему. В таком случае, вы окончательно потеряете Запад. Выбирайте.
После минутных колебаний Кучерук спросил:
— Что тебя конкретно интересует?
— Причины развала банка «Незалежна Україна». Материалы по поездкам Козаченко в США в конце девяностых. Материалы о встречах в начале 2000 года. Его причастность к «Газовым магистралям» Литовченко, в девяносто шестом году. Пока всё.
— Многовато.
— Достаточно, чтобы сохранить свободу и независимость.
В трубке Яценко слышал тяжёлое дыхание: «папа» думал.
— Хорошо. Как ты сказал, предположим, я согласен.
Яценко приспустил галстук, и расстегнул верхнюю пуговицу сорочки. Кажется, наша взяла.
— Чёрт с ним. Пусть выигрывает пост президента. Я скажу своё слово после парламентских выборов.
— Уверен, что их выиграешь? Гарантию дашь?
— На все сто процентов. Вот тогда я его и прижму. Когда встанет вопрос о премьер-министре.
— Ну что ж, Бог тебе в помощь.
— Нет, Даниил Леонидович. Просто сказать слово совсем не означает начать действие. Сейчас к вам приедет Коновалюк. Вы передадите ему материалы. Показывать их не стоит. Я всё проверю здесь, на месте. Если всё будет в порядке, мы проголосуем за «пакет».
Президент снова на некоторое время замолчал. Яценко его не торопил. С таким то материалом прощаться, и, фактически, на слово. Но у того уже не было иного выхода.
— Хорошо. Присылай Тараса. Жди его через час.
Яценко спрятал мобильник в карман, и, от всей души, принялся отплясывать в общественно сортире. Плясать так, как его в детстве учил дед: в присядочку, с прихлопываниями ладонями по коленям, притопыванием, и покряхтыванием от удовольствия.
Самойлов заснул. Сидя в кресле. И снилась ему всякая ерунда. То детство, то Майдан, то Юлька, непонятно куда пропавшая, после того дня, когда в Киев прибыли бело-зелёные. То жена, почему-то плачущая над столом. Пустым столом, накрытым старой, рваной скатертью. Ближе к утру приснился попугай Кешка, живший у него на кухне три года, и сдохший за полгода до его отъезда в Киев.
Михаил проснулся от удара по плечу.
— Ты что, совсем сбрендил? — Володя покрутил пальцем у виска. — Тут вот-вот должно заседание начаться, а он храпит на всю Ивановскую.
— Не может быть. — Михаил встрепенулся, и сел. — Я никогда не храплю.
— Это расскажешь кому-нибудь другому.
Володя наклонился над камерой.
— В зале движуха началась. Приготовься. Да, кстати, созвонись с Москвой. Они тебя по мобильному вот уже как полчаса вызванивают. А ты харю давишь.
— Да иди ты… — Самойлов просмотрел на телефоне список не принятых звонков. Точно, так и есть, звонили с «Московского кабельного».
— Я вас слушаю, Сан Саныч. — пропел в трубку Михаил, когда главный менеджер канала ответил на его вызов. — Вы меня искали?
— Вы куда пропали, чёрт вас дери? — Сан Саныч находился явно не в лучшем духовном расположении.
— Так мы на месте. В Верховной Раде. А что случилось?
— Ничего хорошего. Возвращайтесь в Москву.
— То есть как? — Самойлов недоверчиво кивнул Володе, мол, «Санька» какую-то галиматью несёт. — У нас ещё не весь материал собран. К тому же, только сейчас начинается переговорный процесс. Нелогично.
— Вот когда на «бабках» будешь сидеть, тогда и станешь решать за всех, логично, или нелогично. Понял? В общем так, завтра, максимум послезавтра жду вас с отчётом. Всё.
Михаил положил трубку в карман, и упал на спинку кресла.
— Как всё меня достало.
— Что ещё случилось? — Володя снимал происходящее внизу, отключив микрофон. Звук, решил он, наложу после. Во время монтажа.
— Нас отзывают.
— И слава Богу. — пробурчал оператор. — Хоть нормальной, человеческой жизнью поживу. А ты что, расстроился?
— Так дело то ещё не сделано.
— Ну и…. с ним. — Володя ещё раз прошёлся по залу объективом. — Посмотри, может мы, как раз, и во время уедем. Кажется, начинается.
— Алло, Тарас Гнатович?
Коновалюк с недоумением вслушивался в уверенный голос незнакомца.
— Да, я. А кто вы такой?
— Это не имеет значения. — странно, но Тарасу Гнатовичу показалось, будто он где-то уже слышал этот голос. Раньше. Не вчера. И не недавно. Давно. Очень давно. И этот голос вызывал чувство тревоги.
— Что вам нужно?
— От вас ничего. Я звоню, чтобы сообщить новость, которую вы давно ожидаете. Тот человек, который убил вашего отца, мёртв.
Тарас Гнатович медленно опустился на корточки. Дыхание перехватило, перед глазами поплыли разноцветные круги. Рука с мобильным телефоном опустилась. На дисплее высветилось, что номер телефона, по которому звонили, скрыт. Тарас Гнатович долго смотрел на дисплей, с трудом соображая, что же ему делать дальше. Абонент терпеливо продолжал находиться на связи. Коновалюк сделал попытку успокоиться, но у него ничего не вышло. Тело обмякло, будто провалилось в глубокую яму. Хорошо, что несколько минут назад успел передать Яценко пакет. Тарас Гнатович с трудом поднялся, медленно поднёс трубку к уху:
— Кто это был?
— Наёмник. Ему сделали заказ на вашего отца.
— Я понимаю, что наёмник. Кто его нанял?
— На этот вопрос я вам ответить не могу. И не потому, что не хочу. Я не знаю ответа. Ищите. Хотя, думаю это дело безнадёжное. Теперь найти заказчиков вам будет значительно сложнее.
Тарас Гнатович с трудом стоял на ногах:
— Но ведь вы нашли убийцу. Что вам стоит найти и заказчика?
— Я заплачу!
— Я не работаю на заказ.
— Но почему вы не хотите найти того, кто заказал смерть папы?
— Это не входит в мои обязанности. Обратитесь в прокуратуру.
— Подождите, не выключайте трубку. Мне знаком ваш голос. Мы встречались раньше?
— Лично я не припомню.
Он помнит. — рука Коновалюка, прижимая трубку плотно к ушной раковине, мелко дрожала. Тарас Гнатович каким-то восьмым, или десятым чутьём чувствовал, что его собеседник о многом не договаривает. О самом главном. Коновалюк с трудом напряг память. И вспомнил этот голос, в деталях, даже в самых мелких. Он даже вспомнил, как выглядит этот человек. — Мы с вами встречались. Сразу после смерти отца. Вы следователь. Из службы безопасности. Вы тогда вели дело папы.