Петренко встрепенулся:
— Завтра? Послезавтра.
— Сие мне неведомо. — отрицательно кивнул головой московский политолог. — Как неизвестны исполнитель, заказчик и тому подобное. Так что, давайте, действуйте. У вас карт — бланш. Чем быстрее найдёте «крысу» тем более укрепите свои позиции перед Козаченко. А это лучше, чем стелиться перед Онопенко.
Две минуты молчания.
— А если не найду «крысу»? — Петренко попытался собраться с мыслями. — И, к примеру, возьму, и расскажу всё Козаченко? Мол, прошёл слух, что на вас готовится покушение. Со стороны лиц вам известных. Предпримите меры. Проверьте свою команду.
— И чем будете аргументировать? Слухами? Не тот материал, на который следует ссылаться. Кстати, по вашим словам, кто станет источником тех самых слухов? Я, как вы понимаете, в ваши разборки лезть не стану. Нет, дорогой мой, этого я вам не позволю. Итак, у вас есть сутки. А не найдёте «крысу», пеняйте на себя.
Петренко тряхнул головой:
— Не смогу. Я не вхож в команду настолько тесно, чтобы заняться поисками. Они меня к себе просто не подпускают. Я у них на вторых ролях. Мне ничего не доверяют. Даже на совещания допускают только в самых крайних случаях. — Богдан Васильевич вскинул почти лысую голову. — Я физически не успею. Мне лучше всё рассказать Козаченко!
Политолог отреагировал довольно резко:
— Что ж, в таком случае приготовьтесь бежать с голой жопой из Киева, как десять лет назад драпали из Москвы, после того, как ваши друзья провели допрос с пристрастием. А через месяцев шесть, в лучшем случае, станете лизать задницы всем своим бывшим друзьям — соратникам. Только помощи уже не получите. Даже не рассчитывайте. — Луговой наклонился над депутатом. — Так что готовься жить на свою пенсию нардепа, и — Лев Николаевич согнул перед лицом народного избранника руку в локте. — Иначе говоря, болт сосать. Понял?
Политолог бросил на стол несколько денежных купюр, и не прощаясь, покинул кафе, вышел на Хрещатик, прошёл в сторону Центрального универсама, где сел в машину с «диповскими», то есть дипломатическими номерами российского посольства.
Через два часа на стол Медведева легла срочная депеша из Киева следующего содержания:
«Грач для Алисы.
«Тёзка» имел три встречи. Фотографии всех объектов прилагаются.
Грач».
Козаченко распахнул дверь, и вместе с паром вывалился в предбанник. С ходу, не глядя по сторонам, скинул с себя простыню, бросился в ледяную воду бассейна. Отфыркиваясь, и постанывая, он в несколько размахов покрыл десятиметровое расстояние до противоположной стены, оттолкнулся от кафеля ногами и вернулся к металлической лестнице.
Глава СБУ, Олег Анатольевич Тимощук с сожалением посмотрел на жизнеутверждающие движения гостя, и отхлебнул из большой чашки крепко заваренный чай.
— Что не купаешься, Анатольевич? — Козаченко стремительно поднялся по лестнице, запахнулся в махровое полотенце, откупорил бутылку пива и жадно приложился к ней. — Водичка что надо.
— Да спина, будь она неладна. — Тимощук поморщился. — С нашей сидячей работой в пятьдесят чувствуешь себя столетним стариком.
— А ты тренажёрами займись. А то ведь когда стану президентом, всех вас, военных, заставлю соблюсти форму. А то жирком пообростали. — гость кивнул на третьего парильщика, первого заместителя Тимощука, Лосева Михаила Михайловича. Тот действительно своей многокиллограмовой комплекцией мало напоминал офицера строевой службы.
Тимощук тоже бросил взгляд на подчинённого, усмехнулся, и произнёс:
— А ты, Андрей Николаевич, сначала стань президентом.
Козаченко отставил бутылку, сел напротив главы службы безопасности.
— А я ведь об этом и хотел поговорить с тобой.
Глава СБУ глотнул чайку:
— Так говори.
Кандидат в президенты открыл вторую бутылку хмельного напитка, но пить не стал.
— Мне нужна ваша помощь.
— Личная? Или как?
Андрей Николаевич поморщился:
— Не то говоришь, что думаешь, Анатольевич. Естественно, мне нужна поддержка вашей службы.
Тимощук запахнулся в махровый халат:
— А ты не спеши, Андрей Николаевич. Ещё разок окунись, потом пивка выпей. А вот после разговор, глядишь, и завяжется. — Олег Анатольевич налил себе светлого пива и приложился к бокалу. Опустошив половину глава службы безопасности вытянул ноги.
— Да если уже начали разговор, то нужно его и продолжить. — заметил Козаченко.
— И чем ты можешь нас заинтересовать?
Кандидат от оппозиции покрутил в пальцах запотевший бокал с пивом.
— Предлагаю деньги. Хорошие деньги.
Олег Анатольевич отрицательно покачал головой:
— Лично меня подобное предложение не интересует. — голова шефа СБУ повернулась в сторону зама. — Михаил, а как ты?
Подчинённый только бросил взгляд на начальство и отвернулся.
— Вот видишь, Андрей Николаевич, никому из нас деньги не нужны. Точнее, они нужны, но не те, что предлагаешь ты. Нам несподручно касаться твоих финансов.
Козаченко отпил из бокала, хмуро посмотрел на собеседника.
— Деньги они и есть деньги. Не пахнут. Молчат. Поверь финансисту.
— Верю. — Тимощук сделал глубокий глоток. — Не пахнут, это точно. Они воняют. — глава СБУ поморщился. — Мы, как то проводили спецоперацию по уничтожению старых купюр. Знаешь, Николаевич, видимо, давненько ты не бывал в своих, точнее, в государственных хранилищах. Старые купюры, которые прошли через тысячи, даже через сотни тысяч рук, не просто воняют. Они смердят. Невозможно взять в руки. Затёртые, маслянистые, скользкие. Меня такие деньги не интересуют. Не хочу проколоться.
Козаченко несколько минут пытался привести свои мысли в порядок. Собеседники, сидящие перед ним, были на порядок выше его. Всем. Точнее, тем, во что он сейчас решился играть.
— Неужели вам нравится унижаться перед…
Политик не смог найти подходящей характеристики для ныне действующего президента страны.
— Почему именно унижаться? — Тимощук плотнее запахнулся в халат. — Ты вот с ним сколько лет шёл рука об руку, пока горшки не побили? Восемь? Восемь! И не унижался. Даже наоборот. Отцом родным называл. Разве что отчество себе его не взял. Ну да это присказка. — Тимощук отправил заместителя за новой партией бутылок с пивом. — Ты мне сказку глаголь.
— Что ты хочешь? — поставил вопрос ребром кандидат.
— Вот это другое дело. Что тебе сказать… У нас, вроде бы, как всё имеется. — Тимощук разломал клешню краба, извлёк белое, нежное мясо, и принялся его жевать. — Одного только не хватает.
— Чего? — Козаченко понял, о чём идёт речь. И не ошибся.
— Свобода! Во всех её проявлениях. Свобода — как понятие объёмное и растяжимое. — Интересно, подумал Козаченко, насколько много власти, или свободы, они сейчас запросят?
Молчание Козаченко Тимощук понял по своему.
— И нас интересует только это. Свобода — понятие реальное, и вполне ощутимое. Особенно, когда в тюрьме, — Козаченко вздрогнул при этих словах. — Когда находишься в камере, чётко понимаешь, твоя свобода довольно сильно ограничена. И не только четырьмя стенами, но и отношениями к тебе арестантов и конвоиров. И чем больший срок ты мотаешь в заключении, тем больше тебе нравится свобода.
— На что намекаешь, Олег Анатольевич?
— Ни на что. Пойдём, попаримся. Глядишь, и начнёшь, Андрей Николаевич, абстрактно, но чётко представлять свои желания. И формулировать их.
— Если ты имеешь ввиду свободу на уровне КГБ, то сам понимать должен, подобного я тебе обещать не в состоянии.
Тимощук поднялся с плетёного кресла:
— Не в том направлении мыслишь, Андрей Николаевич. Да и вообще, перестань пока мыслить. Идём париться.
— Добрый вечер, Степан Григорьевич.
— Послушайте, вы же говорили, что позвоните завтра!
— Обстоятельства изменились. Можно говорить или нет?
— Можно.
— Вы просьбу наших друзей выполнили?