– Умора! – сказал Гриф не то про себя, не то обращаясь к Ане.
– Что умора? – спросила Аня.
– Да вот она, – ответил Гриф, потягиваясь. – Это, знаете ль, все ее воображенье: никого ведь не казнят. Пойдем!
– Все тут говорят – пойдем! Никогда меня так не туркали, никогда!
Спустя несколько минут ходьбы они увидели вдали Чепупаху, которая сидела грустная и одинокая на небольшой скале. А приблизившись, Аня расслышала ее глубокие, душу раздирающие вздохи. Ей стало очень жаль ее.
– Какая у нее печаль? – спросила она у Грифа, и Гриф отвечал почти в тех же словах, что и раньше:
– Это все ее воображенье. У нее, знаете, никакого и горя нет!
Они подошли к Чепупахе, которая посмотрела на них большими телячьими глазами, полными слез, но не проронила ни слова.
– Вот эта барышня, – сказал Гриф, – желает услышать твою повесть.
– Я все ей расскажу, – ответила Чепупаха глубоким, гулким голосом. – Садитесь вы оба сюда и молчите, пока я не кончу.
Сели они, и наступило довольно долгое молчанье. Аня подумала: “Я не вижу, как она может кончить, если не начнет”. Но решила терпеливо ждать.
– Некогда, – заговорила наконец Чепупаха, глубоко вздохнув, – я была настоящая черепаха.
Снова долгое молчанье, прерываемое изредка возгласами Грифа – хкрр, хкрр… – и тяжкими всхлипами Чепупахи.
Аня была близка к тому, чтобы встать и сказать: “Спасибо, сударыня, за ваш занимательный рассказ”, но все же ей казалось, что должно же быть что-нибудь дальше, и потому она оставалась сидеть смирно и молча ждала.
– Когда мы были маленькие, – соизволила продолжать Чепупаха, уже спокойнее, хотя все же всхлипывая по временам, – мы ходили в школу на дне моря. У нас был старый, строгий учитель, мы его звали Молодым Спрутом.
– Почему же вы звали его молодым, если он был стар? – спросила Аня.
– Мы его звали так потому, что он всегда был с прутиком, – сердито ответила Чепупаха. – Какая вы, право, тупая!
– Да будет вам, стыдно задавать такие глупые вопросы! – добавил Гриф. И затем они оба молча уставились на бедняжку, которая готова была провалиться сквозь землю. Наконец Гриф сказал Чепупахе:
– Валяй, старая! А то никогда не окончишь.
И Чепупаха опять заговорила:
– Мы ходили в школу на дне моря – верьте не верьте…
– Я не говорила, что не верю, – перебила Аня.
– Говорили, – сказала Чепупаха.
– Прикуси язык, – добавил Гриф, не дав Ане возможности возразить. Чепупаха продолжала:
– Мы получали самое лучшее образованье – мы ходили в школу ежедневно.
– Я это тоже делала, – сказала Аня. – Нечего Вам гордиться этим.
– А какие были у вас предметы? – спросила Чепупаха с легкой тревогой.
– Да всякие, – ответила Аня, – география, французский…
– И поведенье? – осведомилась Чепупаха.
– Конечно, нет! – воскликнула Аня.
– Ну так ваша школа была не такая хорошая, как наша, – сказала Чепупаха с видом огромного облегченья. – У нас, видите ли, на листке с отметками стояло между прочими предметами и “поведенье”.
– И Вы прошли это? – спросила Аня.
– Плата за этот предмет была особая, слишком дорогая для меня, – вздохнула Чепупаха. – Я проходила только обычный курс.
– Чему же Вы учились? – полюбопытствовала Аня.
– Сперва, конечно, – чесать и питать. Затем были четыре правила арифметики: служенье, выметанье, уморженье и пиленье.
– Я никогда не слышала об уморженьи, – робко сказала Аня. – Что это такое?
Гриф удивленно поднял лапы к небу.
– Крота можно укротить? – спросил он.
– Да… как будто можно, – ответила Аня неуверенно.
– Ну так, значит, и моржа можно уморжить, – продолжал Гриф. – Если Вы этого не понимаете, Вы просто дурочка.
Аня почувствовала, что лучше переменить разговор. Она снова обратилась к Чепупахе:
– Какие же еще у вас были предметы?
– Много еще, – ответила та. – Была, например, лукомория, древняя и новая, затем – арфография (это мы учились на арфе играть), затем делали мы гимнастику. Самое трудное было – язвительное наклонение.
– На что это было похоже? – спросила Аня.
– Я не могу сама показать, – сказала Чепупаха. – Суставы мои утратили свою гибкость. А Гриф никогда этому не учился.
– Некогда было, – сказал Гриф. – Я ходил к другому учителю – к Карпу Карповичу.
– Я никогда у него не училась, – вздохнула Чепупаха. – Он, говорят, преподавал Ангельский язык.
– Именно так, именно так, – проговорил Гриф, в свою очередь вздохнув. И оба зверя закрылись лапками.
– А сколько в день у вас было уроков? – спросила Аня, спеша переменить разговор.
– У нас были не уроки, а укоры, – ответила Чепупаха. – Десять укоров первый день, девять – в следующий и так далее.
– Какое странное распределенье! – воскликнула Аня.
– Поэтому они и назывались укорами – укорачивались, понимаете? – заметил Гриф.
Аня подумала над этим. Потом сказала:
– Значит, одиннадцатый день был свободный?
– Разумеется, – ответила Чепупаха.
– А как же вы делали потом, в двенадцатый день? – с любопытством спросила Аня.
– Ну, довольно об этом! – решительным тоном перебил Гриф. – Расскажи ей теперь о своих играх.
ГЛАВА 10
ОМАРОВАЯ КАДРИЛЬ
Чепупаха глубоко вздохнула и плавником стерла слезу. Она посмотрела на Аню и попыталась говорить, но в продолжение двух-трех минут ее душили рыданья.
– Совсем будто костью подавилась! – заметил Гриф, принимаясь ее трясти и хлопать по спине. Наконец к Чепупахе вернулся голос. И, обливаясь слезами, она стала рассказывать.
– Может быть, Вы никогда не жили на дне моря (“Не жила”, – сказала Аня) и, может быть, Вас никогда даже не представляли Омару. (Аня начала было: “Я как-то попроб…” – но осеклась к сказала: “Нет, никогда!”) Поэтому Вы просто не можете себе вообразить, что это за чудесная штука – Омаровая Кадриль.
– Да, никак не могу, – ответила Аня. – Скажите, что это за танец?
– Очень просто, – заметил Гриф. – Вы, значит, сперва становитесь в ряд на морском берегу…
– В два ряда! – крикнула Чепупаха. – Моржи, черепахи и так далее. Затем, очистив место от медуз (“Это берет некоторое время”, – вставил Гриф), вы делаете два шага вперед…
– Под руку с омаром, – крикнул Гриф.
– Конечно, – сказала Чепупаха.
– Два шага вперед, кланяетесь, меняетесь омарами и назад в том же порядке, – продолжал Гриф.
– Затем, знаете, – сказала Чепупаха, – вы закидываете…
– Омаров, – крикнул Гриф, высоко подпрыгнув.
– Как можно дальше в море…
– Плаваете за ними, – взревел Гриф.
– Вертитесь кувырком в море, – взвизгнула Чепупаха, неистово скача.
– Меняетесь омарами опять, – грянул Гриф.
– И назад к берегу – и это первая фигура, – сказала Чепупаха упавшим голосом, и оба зверя, все время прыгавшие как сумасшедшие, сели опять очень печально и тихо и взглянули на Аню.
– Это, должно быть, весьма красивый танец, – робко проговорила Аня.
– Хотели ли бы вы посмотреть? – спросила Чепупаха.
– С большим удовольствием, – сказала Аня.
– Иди, давай попробуем первую фигуру, – обратилась Чепупаха к Грифу. – Мы ведь можем обойтись без омаров. Кто будет петь?
– Ты пой, – сказал Гриф. – Я не помню слов.
И вот они начали торжественно плясать вокруг Ани, изредка наступая ей на ноги, когда подходили слишком близко, и отбивая такт огромными лапами, между тем как Чепупаха пела очень медленно и уныло: