Ей никогда раньше не приходилось бывать на суде, но она кое-что знала о нем по книжкам, и теперь ей было приятно, что она может назвать различные должности присутствующих.
“Это судья, – сказала она про себя, – он в мантии и парике”.
Судьей, кстати сказать, был Король, и так как он надел корону свою на парик (посмотрите на картинку, если хотите знать, как он ухитрился это сделать), то, видимо, ему было чрезвычайно неудобно, а уж как ему это шло – посудите сами.
Рядом с Аней на скамеечке сидела кучка зверьков и птичек.
“Это скамейка присяжников”, – решила она. Слово это она повторила про себя два-три раза с большой гордостью. Еще бы! Немногие девочки ее лет знают столько о суде, сколько она знала. Впрочем, лучше было бы сказать: “скамья присяжных”.
Все двенадцать присяжников деловито писали что-то на грифельных досках.
– Что они делают? – шепотом спросила Аня у Грифа. – Ведь суд еще не начался, записывать нечего.
– Они записывают свои имена, – шепнул в ответ Гриф, – боятся, что забудут их до конца заседания.
– Вот глупые! – громко воскликнула Аня и хотела в возмущеньи добавить что-то, но тут Белый Кролик провозгласил: “Соблюдайте молчанье”, и Король напялил очки и тревожно поглядел кругом, чтобы увидеть, кто говорит.
Аня, стоя за присяжниками, заметила, что все они пишут на своих досках: “Вот глупые!” Крайний не знал, как пишется “глупые”, и обратился к соседу, испуганно хлопая глазами.
“В хорошеньком виде будут у них доски по окончании дела!” – подумала Аня.
У одного из присяжников скрипел карандаш. Переносить это Аня, конечно, не могла, и, улучив минуту, она протянула руку через его плечо и выдернула у него карандаш. Движенье это было настолько быстро, что бедный маленький присяжник (не кто иной, как Яша-Ящерица) никак не мог понять, куда карандаш делся. Он тщетно искал его – и наконец был принужден писать пальцем. А это было ни к чему, так как никакого следа на доске не оставалось.
– Глашатай, прочти обвиненье! – приказал Король.
Тогда Белый Кролик протрубил трижды и, развернув свой пергаментный список, прочел следующее:
Дама Червей для сердечных гостей
В летний день напекла пирожков.
Но пришел Валет, и теперь их нет:
Он – хвать – и был таков!
– Обсудите приговор, – сказал Король, обращаясь к присяжникам.
– Не сейчас, не сейчас! – поспешно перебил Кролик. – Еще есть многое, что нужно до этого сделать.
– Вызови первого свидетеля, – сказал Король. И Белый Кролик трижды протрубил и провозгласил:
– Первый свидетель!
Первым свидетелем оказался Шляпник. Он явился с чашкой чая в одной руке, с куском хлеба в другой и робко заговорил:
– Прошу прощенья у Вашего Величества за то, что я принес это сюда, но дело в том, что я еще не кончил пить чай, когда меня позвали.
– Пора было кончить, – сказал Король. – Когда ты начал?
Тот посмотрел на Мартовского Зайца, который под руку с Соней тоже вошел в зал.
– Четырнадцатого Мартобря, кажется, – ответил он.
– Четырнадцатого, – подтвердил Мартовский Заяц.
– Шестнадцатого, – пробормотал Соня.
– Отметьте, – обратился Король к присяжникам, и те с радостью записали все три ответа один под другим, потом сложили их и вышло: 44 копейки.
– Сними свою шляпу! – сказал Король Шляпнику.
– Это не моя, – ответил Шляпник.
– Украл! – воскликнул Король, и присяжники мгновенно отметили это.
– Я шляпы держу для продажи, – добавил Шляпник в виде объяснения. – Своих у меня вовсе нет. Я – шляпник.
Тут Королева надела очки и стала в упор смотреть на свидетеля, который побледнел и заерзал.
– Дай свои показанья, – сказал Король, – и не ерзай, а то я прикажу казнить тебя тут же.
Это не очень подбодрило Шляпника. Он продолжал переступать с ноги на ногу, тревожно поглядывая на Королеву. В своем смущеньи он откусил большой кусок чашки вместо хлеба.
В ту же минуту Аню охватило странное ощущенье, которое сначала ее очень озадачило. И вдруг она поняла, в чем дело: она снова начала расти. Ей пришло в голову, что лучше покинуть зал, но потом она решила остаться, пока хватит места.
– Ух, Вы меня совсем придавили, – пробурчал Соня, сидящий рядом с ней. – Я еле могу дышать.
– Не моя вина, – кротко ответила Аня. – Я, видите ли, расту.
– Вы не имеете права расти здесь, – сказал Соня.
– Ерунда! – перебила Аня, набравшись смелости. – Вы небось тоже растете.
– Да, но разумным образом, – возразил Соня, – не раздуваюсь, как Вы.
И он сердито встал и перешел на другой конец залы.
Все это время Королева не переставала глазеть на Шляпника, и вдруг она сказала, обращаясь к одному из стражников:
– Принеси-ка мне список певцов, выступавших на последнем концерте. Шляпник так задрожал, что скинул оба башмака.
– Дай свои показанья, – грозно повторил Король, – иначе будешь казнен, несмотря на твое волненье.
– Я бедный человек, Ваше Величество, – залепетал Шляпник. – Только что я начал пить чай, а тут хлеб, так сказать, тоньше делается, да и в голове стало сыро.
– Можно обойтись без сыра, – перебил Король.
– А тут стало еще сырее, так сказать, – продолжал Шляпник, заикаясь.
– Ну и скажи так! – крикнул Король. – За дурака, что ли, ты меня принимаешь!
– Я бедный человек, – повторил Шляпник. – И в голове еще не то случалось, но тут Мартовский Заяц сказал, что…
– Я этого не говорил, – поспешно перебил Мартовский Заяц.
– Говорил! – настаивал Шляпник.
– Я отрицаю это! – воскликнул Мартовский Заяц.
– Он отрицает, – проговорил Король, – выпусти это место.
– Во всяком случае, Соня сказал, что… – И тут Шляпник с тревогой посмотрел на товарища, не станет ли и он отрицать. Но Соня не отрицал ничего, ибо спал крепким сном. – После этого, – продолжал Шляпник, – я нарезал себе еще хлеба.
– Но что же Соня сказал? – спросил один из присяжников.
– То-то и есть, что не могу вспомнить, – ответил Шляпник.
– Ты должен вспомнить, – заметил Король, – иначе будешь обезглавлен.
Несчастный Шляпник уронил свою чашку и хлеб и опустился на одно колено.
– Я бедный человек, Ваше Величество, – начал он.
– У тебя язык беден, – сказал Король.
Тут одна из морских свинок восторженно зашумела и тотчас была подавлена стражниками. (Делалось это так: у стражников были большие холщевые мешки, отверстия которых стягивались веревкой. В один из них они и сунули вниз головой морскую свинку, а затем на нее сели.)
“Я рада, что видела, как это делается, – подумала Аня. – Я так часто читала в газете после описания суда: были некоторые попытки выразить ободрение, но они были сразу же подавлены. До сих пор я не понимала, что это значит”.
– Если тебе больше нечего сказать, – продолжал Король, – можешь встать на ноги.
– Я и так стою, только одна из них согнута, – робко заметил Шляпник.
– В таком случае встань на голову, – отвечал Король.
Тут заликовала вторая морская свинка и была подавлена.
– Ну вот, с морскими свинками покончено, теперь дело пойдет глаже.
– Я предпочитаю допить свой чай, – проговорил Шляпник, неуверенно взглянув на Королеву, которая углубилась в список певцов.
– Можешь идти, – сказал Король.
Шляпник торопливо покинул залу, оставив башмаки.
– И обезглавьте его при выходе, – добавила Королева, обращаясь к одному из стражников; но Шляпник уже был далеко.
– Позвать следующего свидетеля, – сказал Король. Выступила Кухарка Герцогини. Она в руке держала перечницу, так что Аня сразу ее узнала. Впрочем, можно было угадать ее присутствие и раньше: публика зачихала, как только открылась дверь.
– Дай свое показанье, – сказал Король.
– Не дам! – отрезала Кухарка.
Король в нерешительности посмотрел на Кролика; тот тихо проговорил: “Ваше Величество должно непременно ее допросить”.
– Надо так надо, – уныло сказал Король, и, скрестив руки, он угрюмо уставился на Кухарку, так насупившись, что глаза его почти исчезли. Наконец он спросил глубоким голосом: – Из чего делают пирожки?
– Из перца главным образом, – ответила Кухарка.
– Из сиропа, – раздался чей-то сонный голос.