- Да.
- Китайская грамота. Ну и как же он ведет себя там? Понимает, по крайней мере, что он не в пустоте околачивается, а в магнитном поле?
- Понимает!
И оба они засмеялись.
Поблизости дымилась урна: чья-то спичка подожгла мусор, и валил черный столб дыма. Виталий извинился, отошел, ловко перевернул урну кверху дном, и микропожар погас. Виолетта Львовна проследила за этим микроподвигом веселым взором: он ей почему-то понравился.
- Ну, с выводами о бездарности я бы не спешила, - заявила она Виталию, вытирающему руки носовым платком. - Детей-то вы любите?
Он виновато пожал плечами.
- Не знаю…
- Вы себя не знаете, вот что! Но вы молоды и честны - уверяю вас, это немало. Вам на метро?
- Нет, я уже почти дома.
- Вот как? А я-то льщу себя надеждой, что вы меня провожаете! Оказывается, я - вас… Давайте портфель. Итак, я отношусь к вам с "оптимистической гипотезой", как учил Макаренко. Извольте ее оправдать!
Она исчезла в метро, а он стоял на ветру без головного убора и что-то вспоминал, закреплял, как выражаются учителя. И строил рожи проходившим мимо людям, которые напрасно принимали это на свой счет… Рожи пародировали старую англичанку. Ее пафос. Ее "водопроводный напор", как Виталий определял для себя это ее свойство.
8.
Стол в комнате Пушкарева весь в газетах, вперемешку с английскими тетрадками, грамматикой, словарями… Видела бы это Виолетта Львовна!
Коллективно составляемый текст записывала Аленка Родионова - она со второго класса занималась английским с домашней учительницей.
Гродненский, лежа на столе животом, поставил неожиданный вопрос.
- А про Вьетнам пару фраз надо?
- Не стоит, - сказал Толя Козловский, - они ж сами написали, что война грязная…
- Их же не спрашивали, когда начинали, - добавил Коля.
- А если, например, отец этой Сондры Финчли или еще чей-нибудь - был летчиком там? И ему приказывали бомбить? - спросила Галка у Лени.
- Но нас-то они про другое спрашивают! - запальчиво крикнул Леня.- Какие там последние слова? - он взглянул через плечо Аленки.
- "We are ready to help you anyway", - прочла она. - И хватит, не берите на себя слишком много. Тоже мне, дипломаты!
- Дипломатия тут и не нужна, тут все надо искренно! - возразила Галка, у которой особая потребность противоречить Родионовой.
- "Ту хэлп ю эниуэй…" - повторил Гродненский. - Нет, глупое письмо получается. Люди просят нас что-нибудь придумать, а мы пишем: "Готовы помочь вам всячески"! Это ж одни слова!
Наступило молчание. Было ясно, что Гродненский прав: идейно все подкованы более-менее, некоторые - на все четыре копыта. С одной стороны - тянуло этих некоторых поучить уму-разуму нетвердых в политике американцев, а с другой стороны - у большинства была от политики какая-то оскомина. Если б не это, - целую политинформацию можно было бы запузырить в ответном письме - про Вьетнам, про Кубу, про загнивание империализма…
Только вот не задавали им этих вопросов в американском письме! Чего высовываться со своей прогрессивностью, если не спрашивают? Честно говоря, в письме Пушкареву куда сильней, чем политика, их задевал и дразнил детективный сюжет. Не просто "сильней", а он-то один и привлекал. Но и в нем они вязли, в детективе этом. Спасать человека, в которого целятся профессионалы… из множества стволов… спасать, находясь чертовски далеко… Как? Что они могут выдумать?
- А тем временем могут влепить пулю мистеру Грифитсу…- не сказала, а простонала Аня Забелина. - С дерева, с крыши, с чердака в доме напротив… В любую минуту…
- Мальчики, ну предлагайте же что-нибудь, - взмолилась Галка. - Время уходит!
- А мой дядя, мамин брат, работает в АПН, - вдруг сказал Курочкин.
- Ну и что?
- Как что? Агентство печати "Новости". Если ему все рассказать, об этом может узнать весь мир. Завтра - уже вряд ли успеет, но послезавтра - запросто.
- С ума сошел? - осведомился Леня.
- А чего? Разве они не об этом просят? Что еще этих гадов остановит, если не шум в газетах и по телику?
- А не обидно разве, что взрослые сразу захватят это дело себе? - спросила Галка и тут же спохватилась. - Хотя, конечно, эгоизм свинячий - думать об этом в такое время…
9.
Виталий медленно брел домой, уткнувшись в шахматную рубрику только что купленной "Недели".
Вдруг на противоположной стороне улицы, на пятом этаже, окно распахнулось и раздалось скандирование:
- Ви-таль Па-лыч! Ви-таль Па-лыч!
Он поднял голову и узнал ребят, которых с сегодняшнего дня ему следовало называть своими. Узнал с удивлением, но без энтузиазма.
- Помогите нам! - гаркнул Гродненский, и прохожие стали, замедляя шаг, оглядываться на Виталия, на окно с детьми.
- В чем? В чем помочь-то? - спросил Виталий через улицу.
Ему не сразу ответили, там шло какое-то бурное совещание.
Потом крикнул Пушкарев, протиснувшись между братьями Козловскими:
- Не надо, мы сами!
- Сами мы еще год будем думать! - возразил кто-то.
Нелепое было положение. Они что-то объясняли ему, но ведь это была московская улица в час "пик", и Виталий никак не мог склеить в разумное целое клочья отдельных фраз, тем более, что единодушия у этой оравы в окне не было, кричали не одно и то же. А он стоял, задрав голову.
- Где это вы? Что делаете?
Наконец расслышал:
- Третий подъезд, квартира двадцать три!
Чтобы прекратить этот уличный инцидент, надо было подняться к ним. На лестнице он усмехался и бормотал:
- "Покоя нет, покой нам только снится…"
…И вот он сидит за столом, не сняв плаща, а Галя Мартынцева ему читает русскую версию письма (Пушкарев позаботился, она была аккуратно переписана, эта русская):
- "…Шлем вам горячие приветы и лучшие пожелания. Если до Рождества не будет от нас нового письма, значит, дела наши плохи…
- Ну-ка, ну-ка, - встрепенулся Виталий, - прочти имена сначала!
Хозяин дома, до странности тихий, словно прирос к стене.
- "…Клайд Грифитс, - стала покорно повторять Галка, - Роберта Олден, Сондра Финчли, Артур Кинселла, Фрэнк Гарриет, Орвил Мэзон".
- Та-ак, - молвил учитель, оглядывая серьезные лица вокруг себя. - А Том Сойер там не подписался?
- При чем тут он? - спросила Родионова.
В углах рта у Виталия дрожал смех. Смех, который им ужасно не понравился.
- Свободно мог подписаться Том Сойер. И Остап Бендер. А если хотите - и Гулливер, и Карлсон. И Анна Каренина. И Наполеон! Подшутили над вами, братцы!
Он уже дал волю разбиравшему его хохоту, как вдруг Леня Пушкарев, толкнув Алену Родионову и Курочкина, пулей выскочил из комнаты.
- Что это с ним? - спросил Виталий.
Вместо ответа они переглянулись. Осипшим голосом Гродненский сказал:
- Как… подшутили? Кто?
- Ну, не знаю. Тот, кто писал вам это послание. Складно придумано, надо сказать. С учетом реальной политической ситуации. Только имена-то из книжки. Из "Американской трагедии" Драйзера. - У них были такие опрокинутые лица, что тон Виталия поневоле стал извиняющимся. - Может, не надо было говорить? Но вы ж попросили помочь… вы тратили на это драгоценное серое вещество и время… Вы возьмите этот роман, полистайте…
Тамара Петрова и Аленка Родионова расхохотались. Галка Мартынцева искала на стеллажах Драйзера, прикусив палец зубами. А Гродненский остервенело смахнул со стола газеты, черновики ответного письма, словари и застонал, как от зубной боли.