– Ты так сумеешь? – деловито спросил Артем.
– Конечно. А почему ты спросил?
– Ну, ты же никогда не врешь.
– Так я и не собираюсь. Меня не испугает вид грустной худенькой девушки. И она мне заранее нравится, потому что она дочь Дениса и пострадала из-за того, что пыталась его защитить. Но по этому поводу лучше ничего не говорить.
– Тайна следствия? – серьезно уточнил Артем.
– Именно.
– Тогда нам нужно купить больше малины, чем Денису, он же не был худеньким, только грустным. И еще мороженое. Она сможет его есть и смотреть в окно на солнце.
– Точно! Умница. Сейчас закажу большую плошку. Какое берем?
– «Соленую карамель» или «Белый шоколад». Нет, лучше оба.
Они приехали намного раньше, конечно. Сели в коридоре и затихли, стараясь не общаться даже шепотом. Настя волновалась. Одно дело – взрослый мужчина с ранами, другое дело – девочка после страшного насилия, включающего воздействие сильных препаратов. Что бы Настя ни говорила Артему, на самом деле она понятия не имела, как поддержать незнакомую, в принципе, девушку в такой ситуации, не обидев ее жалостью, не выдав себя потрясенным выражением. Униженный, подавленный, потерявший веру в себя человек может истолковать как страх и отвращение все, что не является откровенным восторгом и восхищением.
– Где тут наши гости? – раздался в коридоре милый голос Нины. – Закрываю глаза, чтобы не ослепнуть, и иду на оранжевый свет. Да вот они, притаились и ждут. А мы с Маринкой решили отказаться сегодня от больничного обеда и заменить его малиной со сливками.
– Правильно, – одобрил Артем. – У нас еще и мороженое на второе.
И они встретились. Две перепуганные стороны, которые так и не придумали, как выразить свои взаимные жалость, благодарность и странное, нежданное и такое желанное для всех троих родство.
– Мама дорогая, какие же вы яркие! – воскликнула Марина. – У меня даже глаза заслезились. А я не поверила Нине, что такие бывают. Я, конечно, выгляжу как персонаж «Баек из склепа».
– Ничего страшного, – уверенно заявил Артем. – Они на самом деле симпатичные по душевным качествам. А ты красивее, чем они. Просто сильно худенькая, но это же лучше, чем сильно толстая, да?
– Да, галантный ты мой, – виновато произнесла Настя. – Марина, это он так выводит свои теории из любых фактов и слов. Трактовки, сравнения, выводы. Теоретик он у нас.
Она подошла к кровати и легко, без внутренних преград обняла Марину, прижалась губами к ее щеке, заглянула в глубину смятенных голубых глаз.
– Ты так приятно пахнешь, как птенчик. Такой хорошенький пушистый птенчик, которого мы пришли накормить малиной, чтобы он окреп. Знаешь, Марина, – Настя выпрямилась и наконец свободно вздохнула, – я боялась, что не найду слов, что мы почувствуем только неловкость при знакомстве, как все чужие друг другу люди. Я готовила искусственные приятные слова, какие принято говорить. Но сразу почувствовала, что ты моя. Просто моя девочка, которая умеет любить и бросилась с риском для себя защищать человека, которого я безмерно уважаю. Я счастлива, что познакомилась с таким сильным, отважным и тонким человеком, как твой папа. А теперь я увидела, что у Дениса дочка, какую он заслуживает. И мы таким причудливым образом оказались привязанными друг к другу.
– Это так, – тихо проговорила Марина. – Я тоже боялась, а теперь мне хорошо, просто и почему-то ужасно грустно… Мы могли бы познакомиться на каком-то цветущем лугу и бегать там, ловить одного рыжего теоретика, смеяться, шутить и есть малину на солнечной поляне. А мы…
Марина закрыла лицо руками и страстно, горестно заплакала. Обильные слезы лились на больничную подушку, топили черные пряди волос, обжигали лицо… А душа явно освобождалась от каменной тяжести ледяных глыб, оттаивала и теплела в свете разделенной и понятой печали. Настя отвернулась от Артема и тоже вытирала слезы.
– Да что же это такое, – прозвучал рядом голос Нины. Ее привел Артем, потрясенный плачем Марины. Он продолжал крепко держать Нину за руку. – На самом деле ничего страшного, мой милый, – успокоила Нина его. – Они обе ревут не потому, что им плохо или больно, а потому что они женщины. А женщинам бывает от этого легче. Соберутся – и ревут. И говорить уже незачем, и все им друг про друга понятно. Но мы сейчас уберем этот потоп. Малину пора есть.