– Это он написал, – хрипло произнес Денис.
Он выбежал из кабинета, офиса, сел в машину, отогнал ее в тупик и долго плакал тяжелыми, сжигающими сердце слезами. Сердце страшно болело, но в нем с муками рождалось страстное желание возмездия. Он больше не хотел остановить приход любых открытий. Он желал дойти, добежать, доползти до того места, с какого можно увидеть поражение, уничтожение зла. Слишком много жертв. Денис покинул их ряды.
Светлана и дочь
Светлана не плакала, не теряла сознание. Она просто не верила. Да, это Денис, он там был и что-то видел. Но сейчас и здесь кто-то из них во сне, кто-то в бреду.
– Света, у меня нет таких слов, чтобы рассказать тебе, насколько мне жаль…
– Чего, кого тебе жаль, Денис? – спросила Светлана холодно и почти враждебно. – Ты же сам сказал, что не видел его. Как такое может быть, если ты там был? И потом, разве такие вещи сообщают неофициальные люди, разве это поручают друзьям?.. То, что ты мне говоришь, – это неофициально. Извини, но я не верю. У тебя была тяжелая травма мозга…
– Света, я очень просил, чтобы тебе не сообщали по телефону… Делом занимается полковник Земцов Вячеслав Михайлович, отдел убийств и похищений. Вот его номер в моем телефоне. С ним частный детектив, которого я нанял после того, как на меня напали. Ты можешь позвонить по любому из этих телефонов, я могу позвонить сейчас и передать тебе трубку… Но какая травма какого мозга могла бы мне помешать понять, что мой друг и твой муж умер… Я так тебя понимаю, но я не знаю, что с этим делать.
– Дай мне руки, Денис, – попросила Светлана. – Разреши мне просто их подержать, сжать. Мне нужно почувствовать, что я сама не сплю, жива, на этом свете. Ты прости меня и пойми: не может быть такого, чтобы мой Ники убил себя. Он звонил днем, у него был спокойный голос…
Светлана изо всех сил сжала крупные и теплые руки Дениса. Подняла лицо, долго, пристально смотрела в его глаза.
– О боже! – тихо произнесла она. – У тебя слезы… Это правда. Мне не нужно никому звонить, я не вынесу их голосов, я сама умру от их слов. Спаси меня. Не знаю как, но сделай что-то. Я не знаю, как посмотреть на Катю, не то что выговорить такое.
Денис обнял ее, водил по комнатам, что-то бормотал, пытался усадить в кресло, уложить на диван, заставить выпить воды или какие-то капли. Но Света продолжала двигаться безостановочно: ей казалось, что только так будет стучать ее сердце.
Они, измученные, обессиленные, обнаружили себя на террасе, когда небо уже светлело.
– Это утро! – ужаснулась Светлана. – Скоро проснется Катя. Что нам делать?
– Давай вернемся в кухню и попробуем выпить хотя бы горячей воды. Может, примешь душ, и это поможет тебе подремать пару часов. Столько у тебя есть времени.
Свете удалось одно в это тягучее, безразмерное и беспощадное время. Она уговорила, задавила, погасила свой протест против того, что больше невозможно не принимать. Ее собственная жизнь не может продолжиться с таким бессмысленным, несчастным и безумным протестом. Света и не принадлежит себе сейчас, потому что уже просыпается, открывает ласковые доверчивые глазки – самый главный, последний смысл существования. Теплое, душистое сокровище. Катя никогда не плакала после младенчества. Не было повода. Она ничего не знает о горе! Для Светланы и Никиты это стало высшей целью так называемого воспитания. Для них «воспитание» – это только осмысленная и самозабвенная любовь к ребенку, его покой и радость, все остальное – причинение вреда.
– Денис, – жалобно произнесла Света. – Катя не знает, что такое горе. Как ей сказать?
– А ты покажи ей письмо Никиты. Лучше, чем он, не скажешь. Это слова настолько любящего отца и мужа, что девочка одиннадцати лет может понять.
Утром, когда Катя обычно просыпается, Светлана выпила стакан воды, приняла душ, гладко причесала и стянула сзади резинкой пышные каштановые волосы и стала подниматься на второй этаж, где спальня дочери. Денису мучительно было на нее смотреть, как на человека, который бредет босиком по битому стеклу, и от боли у него останавливалось сердце. Когда Света вошла в комнату Кати, он напряженно стоял, прислушиваясь. Возможно, все будет не так тяжело, как боится Светлана. Ребенок с опытом только любви сможет хотя бы понять неизбежность горя и поверить обожаемому папе, который написал: «любовь не умирает». У детей такой простой и ясный ум, такое яркое воображение…