– Кристина, ты никогда ко мне не вернешься?
– Какой нелепый вопрос. Разумеется, никогда. Но за помощью обращайся в случае чего. И смотри светлее на то, что с тобой сегодня произошло. Это свобода, и я поздравляю тебя с ней.
– Да чтоб она сгорела, такая свобода! – надрывно закричала Вера. – Если с ней у меня не будет даже тебя.
Она заметалась по квартире в приступе неистовства, сжимая телефон, в котором давно раздавались короткие гудки.
Потом был какой-то провал. Вера обнаружила себя на полу, в руке опять был телефон, она не помнила, чтобы кого-то набирала, но ее хриплый голос вопил:
– Приезжай, мне плохо… Только быстро, я не доживу…
И через какое время в квартиру вошла Марина. Она подняла Веру с пола, уложила на диван, принесла стакан холодной воды. Послушала пульс, приложила ладонь ко лбу и сердцу.
– У тебя нет сердечного приступа, ты не умираешь, мама. Но я понимаю, от чего тебе так плохо. Я знаю, что у вас с папой был сегодня развод.
– Нет, ты не знаешь, не понимаешь! – рвалась куда-то Вера. – Меня ненавидят, презирают, мною брезгуют, как прокаженной… И у меня все болит, а теперь еще жутко скрутило живот и что-то рвется внутри, как тогда, когда я тебя рожала…
– Вызвать «Скорую»?
– Нет, ни за что. Я придушу любого, кто до меня дотронется. Это не болезнь, это гораздо страшнее…
– Тогда, возможно, это фантомный синдром. Ты вспомнила, как меня рожала. Или я напомнила тебе это. И вот почему. Сегодня ночью мне исполняется двадцать лет. Твоя голова забыла, а тело – нет. Перестань кричать, мама. Значит, так и должно было быть, чтобы мы в эту ночь оказались вместе. Мама, ты меня слышишь?
– Мама?! Ты меня называешь мамой после всего, что я с тобой сделала? Ты правда сейчас не думаешь, что я твой худший враг?
– Я сейчас вспоминаю твой запах, когда ты носила меня на руках. Я помню себя с тех пор, когда не говорила и не ходила. А ты казалась мне большим белым и теплым облаком. И я понимала: это мама. Она такая. Вот и все, о чем нам надо сейчас думать. Только это поможет нам вместе выживать в эту ночь. Мне кажется, она роковая.
Часть последняя
Без аплодисментов
В этом мире жить невозможно, но больше негде.
– Да пошли вы все на… – произнес блогер Ив Томилин под запись, надел на шею петлю и оттолкнул ногами табуретку, на которой стоял.
Камера какое-то время фиксировала его багровеющее, затем синеющее лицо… Зрители-подписчики отреагировали стремительно, службы быстро взломали дверь квартиры. Томилина откачали буквально в последнюю минуту практически угасшего существования, отправили в реанимацию. Спасатель включил ту же камеру и завершил сюжет стрима:
– Дебил жив. Расходитесь. Можно без аплодисментов.
Накануне суд вынес Томилину приговор за пособничество серийному преступнику Соломону, он же Глеб Соломонов, впаяв солидный срок в колонии общего режима. Но суд учел отсутствие у Томилина других судимостей и реальный срок заменил условным. А штраф влупил такой, что количество нолей не у каждого в глазах поместилось.
Видимо, именно это и ожесточило Ивана Томилина, но исполнению его собственного приговора себе помешала народная любовь. На что, возможно, он втайне и надеялся, когда решался на смертельное шоу. А мемом соцсетей стал спасатель со своим жизнеутверждающим заключением: «Дебил жив».
…В преступлениях Соломона следствию и судам предстояло тонуть еще не один год. Один эпизод с полным комплектом улик и свидетелей поступал в суд, а на подходе были сотни еще более чудовищных эпизодов.
Однажды во дворе суда один журналист увидел и узнал Веру.
– Вера Кратова? – подлетел он к ней. – Можно задать короткий вопрос для нашего издания: какого решения суда вы ждете или желаете для своего… эээ… знакомого Глеба Соломонова?
– Вы меня снимаете? – поинтересовалась Вера. – Тогда станьте, пожалуйста, с левой стороны и немного пригнитесь, даже присядьте. Я так лучше получаюсь. Так что насчет Глеба Соломонова? А, вспомнила. Я желаю Соломону всего.
На следующий день многие каналы дали короткое видео. На нем Вера выглядела очень мило в новом синем облегающем платье с декольте, когда произносила загадочную фразу, которую каждый мог трактовать, как ему больше нравится. Вера упоенно читала ленты комментариев. Пролистывала занудную и злобную хреноту и отыскивала то, что можно считать комплиментами, признанием и даже успехом. Например: «А она ничего», «Надо же, а она остроумная», «Круто отбрила». Это обнадеживало, тем более что душераздирающие исповеди на ТВ отменились. Денис оставил ей квартиру, машину, все «совместно нажитое» имущество, кроме дома, который на самом деле отдал Марине, и ровно половину всех сбережений (читай – его). Что уже не выживание, а жизнь.