1023. в один из благосклонных дней
Елесенька и Крылка
определили,
что их «квадратный» юбилей
1024. (он выпадал как раз в конце недели)
1025. им хорошо бы сотворить не дома,
1026. а — забраться
куда-нибудь подальше,
ну, например, на дачку к Секретарше…
1027. и складывалось, вправду, хорошо:
1028. сидели —
под ленивое поварчиванье грома
на маленькой терраске
вчетвером
1029. и все кругом —
какой-то живой и влажный шорх
в веселых потемневших листьях,
1030. громадные и сложные маневры
угрюмо-быстрых
оттягивающихся облаков;
1031. мокроволосый —
(то нет его, то — вот он!
как юный расшалившийся ныряльщик,
такой веселый белозубый мальчик…)
мокроволосый запах свежей краски
от осторожно снова всех раскрытых окон;
1032. бессмысленно-уютная возня
в связи с добротно-старым
гвардейски-натюрмортным самоваром
(грудь — колесом; здесь — блик,
тут — тень нежнейшей вмятинки у горла…) —
1033. с Подкладываньем щепочек да шишек,
1034. с ревнивым
чередованьем Подмастерьях Прав —
как, например, «раздуть мехи у горна»
(и всякий раз шум, искры, едкий дым,
свалившийся сапог…);
1035. с Разнюхиваньем Трав,
с впаданием в безудержный излишек
бузливо-дегустаторских затей
(как в детстве, или после долгих трудных дней…
со смешиваньем липтона и липы,
а к бергамоту — мята и жасмин);
1036. и с Пальцев Обжиганьем
о вентиль краника
(«Ну, здравствуй, Буратино, —
а где ключа другая половина?..»)
с Хватаньем
за мочку уха и сладостно-мгновенным в нее
Переливаньем
из подушечек пальцев — глянцевого жара;
1037. вся — повторим,
вся эта сложная возня у самовара,
весь этот антураж, флер, аромат и дым,
свернувшийся в калачик дом,
влажный свет сквозь дебри вечереющей сирени —
все это вдруг, расширившись, исчезло
1038. и оказалось, что на сцене
уже давно идет прогон
с каким-то важным, нервно-радостным, сквозным,
приподнято-широким разговором,
который (как и любой из наших —
с середины)
нечаянно открыл
1039. благожелательный и разомлевший Крыыл:
1040. «…вот это — избранное из жизни,
из рутины —
чудесно…
живешь для нескольких минут,
для, в сущности, мгновений…»
1041. «давай, давай», — лениво отозвался Марабуш,
— «давай, дерзни, попробуй, поднимись
до мертвых философских обобщений…»
1042. «нет, правда, здесь сегодня — чудно, славно,
1043. но вы, как вас хватает
на полное собранье сочинений?
на ежедневное, поглавно,
со сносками, с петитом примечаний…
1044. что, надо быть особой породы?
иной закваски?»
1045. «так называемые малые привязки», —
1046. покуривая, уточняет Марабуш
(невозмутимый Секретаршин муж,
так именуемый благодаря
одной прелестной
случайно-точной Лениной ошибке,
всех так ужасно насмешившей
потом —
она считала марабу и птицу-секретаря
за одно и то ж…
но оказалось, что, действительно, похож
на сей гибрид, на этот вот фантом…)
1047. «так называемые малые привязки», —
покуривая,
уточняет Марабуш, —
1048. «и именно: „с петитом примечаний“».
1049. «большие радости и малые печали…
я понимаю…
тут нужна сноровка;
но любить их можно только
от — безнадежности,
и слово „малые“ — подгонка, подтасовка,
оптический самообман,
они — не малые,
они —
1050. ничтожные, ничто… их нет!
нет, правда, я не понимаю,
какой-то бред…
1051. считается, что, коли взять, ну, например, экран
не пятьдесят один,
а уж шестьдесят семь в диагонали —
то это — верх! отпад! и мы — в финале!
а в телевизоре все тотженький сюжет:
мир увлечений, жизнь растений,
стодвадцатьтысячношестой чемпионат
по фут-ганд-баскет-волейболу,
или о том, как вырастить салат,
а также, почему подросток бросил школу,
как следует теплить, солить, селить…»