1052. «тут надобно любить», —
заметил Марабуш негромко и серьезно.
1053. «ты это любишь?»
1054. «что-то я люблю…»
1055. «ну да, конечно, ведь, другого не дано!»
1056. «а я, вот, тоже не люблю кино», —
вдруг неожиданно включилась Секретарша,
1057. которая до этой минуты
как бы не замечала разговор
вся — погруженная
в какой-то свой таинственно-опрятный перебор,
но вот —
1058. обревизованный захлопнут сундучок,
она берет стакан,
глядит на Крыыла сквозь стакан
1059. (тот видит циклопический зрачок) —
1060. «порою чувствуешь себя так неуютно…
особенно, когда там крупный план —
красивые актеры,
огромные их лица и фигуры,
огромны страсти, слезы, разговоры,
все, все — от глаз и… до мускулатуры —
торжественно, значительно, громадно…
а ты, козявка, съежившись, сидишь,
как недочеловек
пред сверхчеловеком…
это — беспощадно…»
1061. «ну, ладно…
ну, будет тебе страхи нагонять на малых нас,
мы», — посерьезнел Марабуш, — «мы не о том, малыш», —
и повернулся к Крылке:
1062. «однако — ты уже не первый раз
об этом говоришь…
то — так, то — эдак,
здесь что-то кроется — так скинем одеяло,
как образно говаривал, бывало,
своим сожительницам мой покойный предок,
1063. что мучит, жжет тебя, что за дела?»
1064. «проблема правого энд верхнего угла», —
внезапно отвечает Крыыл,
1065. и тут же
без паузы, размеренно, бесстрастно,
как бы не глядя ни на кого, но, отмечая,
как делается красным,
а дальше застывает, каменеет,
превращаясь в маску — лицо Елены,
он излагает суть проблемы…
1066. внимательнейший Марабуш
как бы рассеян — он
как будто бы всецело погружен
в ритм легкого труда:
покачивает прикрепленный к черной нитке
пакетик одноразового чая;
1067. на этот маятничек безотрывно,
вытарчивая из своей накидки,
растерянными жалкими глазами
глядит его жена…
1068. но нитка — освобождена,
квадратик розовый становится бордовым,
и произносит Марабуш решительное: «М-да!»
1069. с фанерным треском
отодвигает стул, встает, потягивается
и — приглашенным консультантом начинает:
1070. «Ну-с, что же, господа!
Нам случай представляется не новым.
1071. В начале века
некий французский доктор — с блеском —
практиковал
один бесспорно любопытный метод
лечения подростков от дурных привычек:
он — на воздушном шаре поднимал
(как можно выше!)
сих несчастных деток,
и там, на высоте, средь облаков и птичек
их заставлял —
— да, мастурбировать… вы — правы…
и ласково так говорил (средь беспредельной
синевы):
«Смотрите, дети,
как внизу — налево и направо —
как там огромен, незапятнан и прекрасен мир,
и, сколь ничтожно, маленько —
чем, до сегодня, занимались вы…»
1072. так стопроцентно их вылечивал ученый,
и, стало быть, в каком-то смысле, ты, Крыыл,
из их когорты, ты — леченый,
но — как бы слишком радикально?..»
1073. «Нормально!..» — с нервным восхищеньем
Крыыл оценил и шутку и рассказ, —
«так, значит, это вот что,
немножечко перелечил…
а как теперь спускаться с облаков?..»
1074. «Тебе б, мой милый, забивать быков!» —
с такою кроткой яростью шепнула Секретарша,
что Марабуш ужался…
«лечил, перелечил… а вот другой ученый», —
1075. она вдруг встала, —
1076. «ты слышишь, Крыыл,
а вот другой ученый
учил,
как надо
охотиться на крокодила:
идешь на берег Нила,
с собой берешь пинцет,
скучный роман, подзорную трубу,
пустую спичечную коробку.
Располагаешься на берегу.
Читаешь.
Засыпаешь.
Тут вылезает крокодил.
Идет к тебе (вы представляете себе
его походку?).
Берет роман. Читает.
Ну, разумеется, он тоже засыпает.
Однако вы заснули раньше
и — раньше проснетесь.
Вы смотрите — есть рядом крокодил,
спит со скучающим лицом.
Берете подзорную трубу другим концом
и снова видите: спит крокодил,
он очень мал, и очень мил,
и выхода у вас другого нет,
как взять пинцет
и очень осторожно
вложить его в коробочку — и — всё!..»