№ 6 («радужный» осколок «павлиний глаз»)
1300. № 6 («радужный» осколок «павлиний глаз»)
«однажды некто в долгожданном марте проснулся и застыл
как бы на старте заранее объявленного дня. но что-то
сбилось в безусловном сроке: он медлил, длил, и
складывались строки, как некогда на пире письмена:
„пунцовые розы все те же и те же цветут на восточном
ковре, я каждое утро живу на земле и вижу небо в
окне, вот легкое небо… и облачка дым. я мог бы
родиться другим…“
(— а беззаконной паузы зиянье росло, как заоконное
сиянье, как сон во сне, что снится наяву —)
…и, тихо дрогнув, сдвинулась основа случайного
опального земного, и несомненный сквознячок иного —
повел мурашки: „это я живу?…“
его сознанье медлило с ответом…
как там, в уже не страшном первом гробе, в транзитной
тьме, в преддверии, в утробе — он съеживался (маленький!)
под пледом, он бормотал, дрожа: „пустяк… сквозняк…
не будешь спать под форточкой раздетым...“;
он бормотал, но чувствовал при этом, что нечто
непонятное со светом, неладное, не должное никак — имеет
место быть — и это — знак!..
предмет терял шероховатость свойства: стакан с водой —
простейшее устройство — одно из миллионов малых сих,
опорных, подтверждающих наличье, не смеющих
терять свое обличье — вдруг стал меняться в световой
воронке: вода жила в граненом вороненке, и тот — на
соглядатая в сторонке — уже смотрел и действовал
по-птичьи: взлетел, присел, взмахнул... и вновь затих…
режим и ритм устава был нарушен, был отменен откуда-то
снаружи хлеставшим светоносным сквозняком, который
деформировал предметы, сводил на нет их тени и приметы,
и гнал — в ничто — уже порожняком»
№ 7 («лиловый» осколок)
1301. № 7 («лиловый» осколок)
«я долго смотрел на рисунок дыма,
на ломкие проволочные клубы…
(ах, если бы знать, что так ранима
и невозможно избечъ судьбы…)
…как беззаботен и как рассчитан
каждый выпад карандаша…
(нет ничего, ничего беззащитней,
чем начинающаяся душа…)
…крылья не сомкнуты — так и надо,
и как огромны глаза у той,
что — выше дома и — больше сада,
что — держит солнце одной рукой —
и пусть лекарства осадок горький,
но как же — веря! — душа поет…
нежнее брызг мандаринной корки,
в больное утро, под Новый год…»