293. часы с хронической кукушкою внутри,
294. собеседников некую двоякость —
295. как будто кто-то, надлежащий, прошептал: замри…
296. и — замер мир…
297. Чудовище, Хозяин, Кнырр —
у этой мощной панорамы на пороге
застыли как суровые итоги
298. (угадываются водяные знаки флейты,
архангельской трубы тугие инвективы)
299. как на гравюрах в астрологических трактатах
фигуроликое явление комет —
300. от них, от каждого из них троих,
уничтожаясь, сходя на нет
в трехкратной переспективе,
301. как шлейфы,
утекали, теряясь в трех закатах,
великие зернистые пути,
вобравшие в себя когда-то
302. их, только их, неповторимо собственные их
живые сонмы
303. пристанищ прозвищ плачей пуповин
привычек песен полночей приятельств
прощаний празднеств похорон подполий
поцелуев предков
304. и над всем —
недоуменно увенчивая круг —
воздушно-трехопорная виньетка
с словами
305.
11
306. «…так что придумал Крылка:
серьезен, молчалив, солиден
он это кресло огибает
307. и — прячется за спинкой;
видна коленка, верхушечка затылка,
кисти рук —
мы его видим,
он —
прекрасно понимает,
что мы его видим (со всех сторон!) —
308. стартует незабвенное „ку-кук“.
309. мы — словно в панике:
вопросы, восклицанья: „Слышь, друг,
где Крылка? ты не видел Крылку?“
310. (а из — за кресла снова:
311. „ку-кук…“)
312. „…он только что был здесь —
и — нет!“ —
313. в ответ
(подыгрывая, с радостной ухмылкой):
„Да сам ищу, куда он мог деваться,
не без колдовских тут штук…“
314. …а из-за кресла продолжает раздаваться:
„ку-кук…“
315. и внезапно — выпрыгивает:
„Вот он — я!“
316. глаза сверкают, раскраснелся,
ну, ясно вся семья
бросается к нему,
317. все „ох“, да „ах“,
„ура!“, „нашелся“, „вот он“,
„оказывается, он был тут!..“
318. „Не тут — я улетал на лебедях!“ —
и — такой довольный…
319. а я… тогда еще не понимая, почему…
но в эти несколько минут —
мне стало… щемяще… больно…
тоска и страх…
и жалость —
к себе! — и сердце сжалось,
и всякий раз сейчас, как — вспоминаю —
320. уничтожающее пониманье
того, тогда и —
всегда огромно, разом, грозно,
321. что только он, мой младший братик,
вот эта дышащая малость,
322. она — серьезна,
323. а наши впопыхи, невпровороты,
мельтешенья —
все это
324. такие маленькие копошенья…
325. мы упираемся… но вот они, последние,
медленно-тяжелые ворота,
и — каменно — как будто пустоглазый,
гигантский, равнодушный стражник…
326. …в неумолимом леденящем круге света —
мгновенный бледный бражник,
подслеповатое крыло,
два — три судорожных взмаха
и — опять — во мрак…
327. оно проходит
довольно скоро,
это наважденье,
эта тоска и чувство страха,
и понимаю, что все далеко не так,
328. но в тот момент я вижу
лишь эту светящуюся колбочку дыханья…
прозрачный, крутолобый,
весь — проницаемый,
едва
оформленный в мгновенном совершенстве
реснитчатый мигающий проклевыш —
на мощно взборожденных пашнях
под озирающейся кованою тьмой
пред рыкающим грозно мирозданьем —
329. как он играл!.. непобедимо,
не желая ведать ни о чем, кроме игры,
а то, что мимо,
330. теснясь, сшибаясь,
втягиваясь в чудовищные поры,
прокатывали целые миры —
331. что ж…
он был им вполне сродни и впору
и продолжал играть,