Идея заработать, а заодно и выслужиться пришлась солдатам по вкусу. Конечно, они в одну минуту могли бы опрокинуть карету и взять себе всё, что у этого Ефремки есть в карманах. Но тогда не стоило рассчитывать на милость, ведь императорский ювелир — по всему видать, птица важная.
— А зачем бы это Её Величеству сегодня понадобился бриллиантщик? — раздумчиво спросил заводила. — Чай, не на бал, на царство собралась.
— Как зачем? — в притворном ужасе от такого непонимания всплеснул руками Позье. — А корона, братцы? Вы что же думаете, она без короны может вступить на престол? Я, болезные мои, короны делаю. Без меня никакое царство начаться не может. Я в ювелирном деле вроде как архиерей. Начнут молебен служить, хватятся: где корона? А короны-то и нету. Нечего Её Величеству на голову возлагать. Спросят: где ты есть, бриллиантщик, собачий сын? А я с вами на улице лясы точу.
— Вона как! — проникся семёновец. — Что ж, дело нужное. Вертай оглобли! — крикнул он извозчику, а сам взял переднюю лошадь под уздцы. — Не дрожи, пробьёмся как-нибудь.
Мявшиеся в отдалении англичане взмолились взять их с собой.
— Господин Позье, вы же видите, нам до дому не дойти. Эта гвардейская сволочь убьёт нас не здесь, так за поворотом! — кричали они на ломаном немецком. — Сейчас единственное безопасное место для иностранца — дворец. Возьмите нас с собой.
Швейцарец распахнул дверцу кареты.
— Эти господа со мной, — отрезал он.
Семёновцы, уже взявшие его экипаж под охрану, не стали возражать. По рублю на брата — щедрая плата. И гордые своей миссией они тронулись в путь.
Всю дорогу Иеремия волновался только о мадам Позье, но надеялся, что всё сложится благополучно. Магдалена слыла дамой разумной, и ювелир ни минуты не сомневался, что при первых же известиях о беспорядках жена спрятала деньги и драгоценности в тайнички под полом, а сама удалилась к соседке, хозяйке белошвейной мастерской. У той был любовник-преображенец, и он явно не оставил свою зазнобу без охраны.
Добраться до дворца оказалось делом не из лёгких. Толпа запрудила и мост, и садик перед крыльцом, и площадь под балконом. Позье пожалел флоксы, любимые цветы покойной Елисавет. Им в этом году не цвести. Ювелиру запомнились жёлтые и фиолетовые головки ирисов, втоптанные в землю десятками сапог.
В какой-то момент плотная людская стена просто отказалась пропускать карету, и Иеремии пришлось выйти. Семёновцы взяли его с обеих сторон под конвой и начали локтями прокладывать дорогу к крыльцу. Злополучные англичане отцепились где-то по пути, но Позье заметил это, только когда толпа хором выдохнула: «Ах!» — и подалась назад. Сотни голов разом задрались кверху, и ювелир, последовав общему примеру, увидел на чёрном чугунном балконе второго этажа императрицу с наследником на руках.
Екатерина была бледна как мел. Её щёки горели алым неестественным румянцем. Царевич Павел вцепился в мать с такой силой, будто боялся, что она сейчас бросит его вниз, прямо на щетинящиеся стальной стерней штыки. С близкого расстояния было видно, что у мальчика мелко-мелко трясётся подбородок. Ребёнок готовился закатить истерику.
— Вот ваш государь... — громко провозгласила императрица, ставя сына на перила.
Преображенцы, в пять шеренг выстроенные перед дворцом, недовольно загудели. До ювелира долетели возгласы: «Не любо!» — «Не нать сопляка!» — «Тобе самое хотим!»
— ...государь цесаревич Павел Петрович, мой наследник, — твёрдо закончила Екатерина фразу.
Вот теперь гул был одобрительным. Появившийся возле императрицы Никита Панин дрогнувшим от волнения голосом начал читать манифест. А семёновцы ловко протолкнули бриллиантщика к крыльцу, направо и налево объясняя своим товарищам-гвардейцам, что ведут незаменимого человека, без которого «тута ничё не будет».
Оделив своих грозных ангелов-хранителей серебряными рублёвиками елизаветинской чеканки, Позье расстался с солдатами у входа во дворец. В парадных сенях толпились придворные. Мраморная лестница наверх была запружена народом, все торопились «припасть к освящённой руке Её Императорского Величества» и засвидетельствовать новой хозяйке преданность.
Среди встревоженной стайки дам, переминавшихся с ноги на ногу, ювелир заметил несколько особ, которые ещё вчера открыто говорили императрице колкости и бравировали благосклонным отношением к ним государя. Подойдя поближе, Позье не без ехидства осведомился, не ёкают ли у них теперь сердечки? Он удостоился нескольких враждебных взглядов и дружного шиканья. Фрейлины напоминали клубок потревоженных крестьянской лопатой гадюк, которые шипели, но не знали, в какую сторону кинуться.