Вскоре явились человек двадцать и были тут же огорошены известием о перевороте в столице. Кто-то крикнул: «Ура!» Кто-то возмутился: «Да как же?» Но в целом против «счастливой перемены в правлении», как выразился Талызин, ни один не возразил.
— На время вы переходите под мою команду, — оповестил их адмирал, — и будете слушаться моих распоряжений. Генерал Нумерс считается отстранённым от исполнения обязанностей коменданта.
— Первое, что надо сделать, это арестовать преданных Петру офицеров, а раньше всех адъютанта государя, Девиера. — Потёмкин выделил взглядом группу с наиболее довольными лицами и обращался к ней: — Думаю, вы лучше нашего сообразите, как это устроить, не возбуждая подозрений в нижних чинах. Потом следует построить гарнизон на плацу, мы зачитаем солдатам манифест Её Величества.
С Девиером вышло проще всего. Он направлялся к коменданту, вступил в дом, хотел подняться по лестнице. Но в сенях к нему с двух сторон приблизились по офицеру, взяли под локти и в минуту разоружили без лишних слов.
С остальными тоже не пришлось особенно потеть. Кто-то был на квартирах, их похватали без шума. Других привели сами же солдаты, неведомым образом прознавшие, что творится.
Не прошло и часа, как крепость была в руках заговорщиков. Возбуждённые случившимся солдаты выстроились на плацу. Они гудели, и офицерам никак не удавалось водворить порядок — шутка ли, мятеж, да ещё с поощрения начальства! И боязно, и весело, а пуще всего хочется запустить за воротник.
То же настроение царило и среди матросов. Флотские экипажи по приказу адмирала Талызина сошли с кораблей и присоединились к гарнизону на плацу. Потёмкин срывающимся голосом читал манифест. Когда он закончил, повисла гробовая тишина, и Грицу, у которого кровь в ушах стучала с бешеной скоростью, на мгновение показалось, что собравшиеся молчат, потому что враждебно принимают услышанное.
Потом кто-то неуверенно крикнул: «Ура! Да здравствует матушка Екатерина Алексеевна!» И тысячи глоток подхватили этот комариный писк. «Ура!!!» — ревело всё вокруг. Потёмкин и Талызин переглянулись, с облегчением переводя дыхание. Они переиграли сторонников Петра, переломили ситуацию в свою пользу, хотя Девиер прибыл на полтора часа раньше них. Почему он бездействовал? Ждал императора? Не оповещал кронштадтцев о мятеже из страха, что они тут же переметнутся? Так или иначе заговорщики оказались решительнее.
Вот спасибо, Святитель Николай! Выволок-таки телегу из грязи! Гриц мысленно перекрестился и пообещал покровителю крестьянской Руси пудовую свечу в морском соборе.
Талызин, наконец, отправился домой, но не спасть. Облился водой, как обещал Девиеру, и, наскоро написав донесение в Петербург, вручил его Потёмкину.
— Яхта в вашем распоряжении, вахмистр. Отвезите от меня государыне уверение в верности кронштадтских моряков.
Гриц понял: адмирал вытесняет его из крепости. Эмиссар заговорщиков ему мешал. Зачем здесь два начальника? У Потёмкина не было оснований задерживаться. Талызин показал свою преданность. Приказ императрицы исполнен. Душа конногвардейца рвалась в столицу, где сейчас, должно быть, разворачивались главные события.
— Скажите, вахмистр, — спросил на прощание Талызин, — вы имели намерение убить меня в случае измены?
Они стояли на пристани у трапа, довольно далеко от матросов, и никто не слышал слов, заглушаемых плеском волны о гранит.
— Не считаю нужным лгать вам, Иван Лукьянович, — Гриц склонил голову. — Имел такой приказ и исполнил бы его, хотя и без удовольствия.
— Вы честный человек, — адмирал хлопнул его по плечу. — Попадётесь мне в другое время, прикажу вздёрнуть без дальних объяснений. Очень любите лезть вперёд и нарушать субординацию.
Потёмкин отдал честь и, закусив губу, шагнул на трап. «Жаль, не представился случай», — думал он.
Через несколько минут яхта вышла из мелководной бухты и взяла курс на Петербург.
Галера «Пётр и Павел» покинула резиденцию только около десяти часов вечера 28 июня. Усиливающийся бриз трепал императорский штандарт. В сумерках его цвета — чёрный орёл на жёлтом поле — казались зловещими. Вслед за галерой скользила яхта с придворными дамами, ветер доносил их непрерывные стенания.
— Замолчите, кошки драные! — в исступлении возопил государь. — Ни то вам в глотки зальют ружейный свинец!
Эта угроза вызвала только новый взрыв плача.
— Друг мой, — к Петру плавно приблизилась Елизавета Воронцова. Белая ночь придала её круглому простоватому лицу мягкости. — Оставь их, полно, они и так напуганы.
— Напуганы? Вздор! — Император порывисто схватил руку своей метрессы и прижал её к сердцу: — Вот кто напуган, душа моя! Но тс-с-с... Это большая тайна. Солдат должен быть всегда храбр. Давайте ужинать.