Все боялись говорить, хотя с самого начала миссии чувствовали, что император обречён.
Взяли свечи. Потёмкин, Орлов, капитан Барятинский спустились в подвал и начали трясущимися руками ощупывать стену. Вскоре рычаг нашёлся. Одна из бутылок оказалась ложной — скрывала механизм, при помощи которого в кладке открывался люк. Пошли по нему. Тесный коридор минут через пятнадцать закончился дверью. В спешке убийца даже не стал её захлопывать. Она вела в церковь, и вся честная компания очутилась за алтарём.
Выбрались из храма на улицу. Со стороны посмотрели на дом. В нём горело лишь одно окно. Там лакей Маслов умывал слезами труп своего господина.
Побрели через ночной сад. Алехан шёл позади всех, как пьяный, нога за ногу. Потёмкин обернулся и увидел, что тот плачет, вернее, прискуливает, как собака с перебитой лапой.
— Иди, иди! — грубо крикнул ему Орлов. — Не смотри на меня! Христом Богом прошу!
Оба были потрясены. Вернувшись Алексей хотел написать Екатерине письмо. Несколько раз садился за стол, но то ронял чернильницу, то ломал в толстых пальцах перо.
— Диктуй, — наконец сказал ему Потёмкин.
Кое-как они вместе описали случившееся. А потом вдруг разом испугались и бросили бумагу в печь.
— Что же делать? — беспомощно разводил руками Алехан. — Как ей сказать-то?
— Я поеду, — Гриц с усилием подавил дрожь. — На словах способнее будет. Опять же улик меньше.
— Каких улик? — взвился Орлов. — Мы же не убийцы!
— Это ты другим объясни, — огрызнулся Потёмкин. — Сиди, сторожи тело, а то и его утащат.
Они расстались не как друзья, а как сообщники, после злодеяния тяготящиеся друг другом. И хотя оба не были ни в чём виноваты, чувствовали страшный груз, рухнувший на их плечи и в одночасье сделавший их отверженными для всего мира.
— Она мне никогда не простит, — прошептал Орлов, крестя гонца на прощание.
«Мне тоже», — подумал Гриц.
Торопить коня ему не хотелось, но он понимал: те, кто устроил сегодняшнее злодеяние, уже опередили его на пару часов. А потому он пустил лошадь в галоп и около полудня прискакал в столицу.
Потёмкин миновал городскую заставу и прямо так, не переодеваясь, взмыленный и пропылённый направил коня к старому Зимнему дворцу. Его удивил непривычно тихий облик Петербурга. Всего сутки назад столица стояла на дыбах и продолжала рычать, как усталый загнанный зверь.
Но теперь шторм затих, и о недавней буре напоминал только выброшенный ею на отмель придонный хлам. Двери кабаков были сорваны с петель. На улицах тут и там валялись не проспавшиеся гуляки. А под копытами коня хрустели разбитые стёкла.
Гриц подумал, что сегодня уже второе июля и что четверо суток растянулись для него в один бесконечный день, который всё никак не изойдёт по капле. «Похмелье будет тяжёлым, — размышлял он, глядя на притихший город. — Начали гулянкой, а кончили смертоубийством, как на деревенской свадьбе.
При въезде на Зелёный мост его попытался задержать пикет преображенцев. Но узнав курьера, пропустил безоговорочно. Зато на ступенях дворца пришлось попотеть, объясняя караульному, что дело важное и нет времени приводить себя в порядок. Гриц побелел от злости, не зная, как прервать издевательства незнакомого капрала-измайловца. Ещё один вопрос: «А почему?» — и он бы въехал уроду в челюсть. Но в этот момент на пороге ленивой походкой появился Пассек, он и приструнил дурака-часового, проведя приятеля внутрь.
По смурому, осунувшемуся лицу Потёмкина капитан сразу догадался, что вести недобрые, и стал допытываться, в чём дело. Но Гриц так злобно зыркнул на него глазами, что Пётр Богданович прикусил язык.
— Государыня даёт обед, — сказал он, — персон на двести. В таком виде в зал тебя не пустят. Да и лишнее это. Видать, ты не обрадовать её спешишь. Обожди в передней. Я неприметно вызову её.
Больше всего Гриц боялся, что вместо Екатерины к нему сейчас выйдет Панин или Разумовский. Говорить им правду он не собирался. Да и, должно быть, эти господа уже сами всё знали... из других источников. Не мог придумать он также и что сказать Григорию Орлову, если тот появится первым. Для того известие о виновности брата будет тяжелее, чем смерть императора.
Но из высоких белых дверей обеденной залы вышла Екатерина. Она продолжала улыбаться, но её лоб уже был тревожно нахмурен. Увидев Потёмкина, государыня впилась глазами в его лицо и побледнела, как гипсовая маска. Даже в губах не осталось ни кровинки. Поняла?