— Как это случилось? — спросила она, подходя и твёрдо беря Потёмкина за локоть. Пальцы у неё были ледяными.
Гриц всё рассказал, стараясь излагать события по порядку и не давать случившемуся собственной оценки. Императрица слушала его, кивала, а после того, как он закончил, молчала больше минуты.
— Я никого не виню, — наконец сказала она. — Слышите, Григорий Александрович? Ни вас, ни Алексиса. Ни даже этого негодяя Шванвича. Всё было предрешено заранее. Вы ничего не могли поделать. Боже, как страшно... — Екатерина прижала пальцы к вискам и снова замолчала, пытаясь справиться с собой. — Никому ничего пока не говорите. Нам надо подготовиться. Нельзя, чтоб в городе узнали о гибели Петра так сразу. Пара дней потребна, чтоб пустить слухи о его болезни. И запомните: он умер от приступа геморроидальных колик. Врачи это подтвердят. Алексей и его товарищи тоже.
— А разве те люди, ну которые послали Шванвича, не начнут немедля будоражить народ? — спросил Потёмкин.
Като покачала головой.
— Нет, они затаятся и подождут наших действий. Нанесли удар и наблюдают, чем мы ответим. Это как в шахматах. — Екатерина оглянулась в сторону обеденного зала, где Никита Иванович Панин как раз поднимал бокал, провозглашая тост за здоровье Её Величества. — Ступайте домой, Гриц. Приведите себя в порядок и возвращайтесь сюда. Заберёте, наконец, доктора Крузе. Он сумеет придать телу императора надлежащий облик... — Она запнулась.
Потёмкину показалось, что слёзы вот-вот готовы побежать по её щекам. Но Екатерина справилась с собой и даже сумела улыбнуться.
— Дорогой молитесь за меня. Мне предстоит сейчас разыгрывать трудную роль. Они знают, что я уже обо всём извещена. И я прекрасно понимаю, что говорю с убийцами мужа. Но с обеих сторон не будет сделано ни шагу к разоблачению друг друга.
В дверях появился гетман Разумовский. Весёлый и с бокалом шампанского в руках. Он полоснул Потёмкина взглядом, как бритвой, и обратился к Екатерине.
— Государыня, что случилось? Вы бледны.
— Нет-нет, Кирилл Григорьевич, — императрица милостиво улыбнулась ему. — Вахмистр прибыл поторопить доктора Крузе. У императора третьи сутки не проходят колики. Этот параксизм что-то особенно затяжной и болезненный...
— Уси биды от дикарей, — благодушно отозвался Разумовский. — Смотрите, вахмистр, чтоб немец не залечил вашего пленника до смерти. Впрочем, ставить на труп пиявки — работа не пыльная.
Последняя фраза прозвучала с такой угрожающей откровенностью, что Потёмкин и Екатерина переглянулись.
— Вы позволяете себе мрачные пророчества, гетман, — одёрнула собеседника императрица. — Лучше пойдёмте в зал, а то всё веселье закончится без нас.
Она взяла Кирилла Григорьевича под руку и, что-то оживлённо рассказывая ему, повела к столу.
Потёмкин остался стоять на площадке белой мраморной лестницы, как соляной столб. Ужас происходящего не укладывался у него в голове. Смерть государя нельзя утаить. Можно только растянуть пытку, не оглашая случившееся, ещё на несколько дней. Но после... после их всё равно разорвут на шматки. Неужели удастся убедить целый город, что свергнутый император умер своей смертью? Едва ли по всей России найдётся сотня дураков, способных в это поверить. Цареубийство у нас не в чести, и если лично Потёмкину ничего не грозит — он даже не входил в число караульных — то Алехан вляпался крупно. Как курица в коровью плюху. Сколько ни мой, чистым уже не сделать.
Часов около пяти Гриц вернулся во дворец и забрал доктора Крузе. На этот раз тот не отнекивался и всю дорогу хранил суровый, слегка торжественный вид.
— Понимаете ли вы, молодой человек, — уже на самом подъезде к Ропше спросил он, — что такое смерть государя и какой она имеет сакральный смысл?
Потёмкин пожал плечами.
— О, это очень важное событие! — лейб-медик поднял палец. — Смерть царствующей особы всегда жертва. Она закрывает прежнюю эпоху и необходима, чтоб начать новую. Кроме того, есть ещё и сниженный смысл: власть всегда переходит к новому правителю путём поединка, в котором он убивает старого. Так мыслили древние. И сейчас есть племена дикарей...
— Мы не дикари, — оборвал врача Потёмкин. — Здесь, — он указал на дом, — не было ни жертвы, ни поединка. А было убийство. Больного, беззащитного человека. Ничего возвышенного, тем более сакрального я в этом не вижу. Мы — христиане и должны бы иначе относиться друг к другу.
Доктор Крузе как-то странно посмотрел на собеседника и больше не пытался его разговорить. Видно, вахмистр был ортодокс. Тяжёлый случай. Слишком серьёзное отношение к жизни. Даже к чужой. Здесь орденскому ловцу душ делать нечего. Не по сетям добыча.