У Алехана слегка приоткрылся рот. По простоте душевной он и не подозревал, что в случившемся могут обвинить не его, дурака и растяпу, а её. Её!
— Что же теперь будет? — потрясённо спросил он.
Екатерина издала сухой смешок.
— Вы и правда хотите знать?
Алексей смотрел на неё, не мигая.
— Если не найдут виноватого, или по крайней мере того, кого будут считать виноватым, и тем самым не отведут подозрения от меня, я пропала. Под давлением общественного мнения, — эти слова она произнесла с крайним отвращением, — мне придётся уйти. Уверяю вас, положение серьёзно. Противостоять напору нам лучше всем вместе...
Алексей поднялся с колен.
— Не бойтесь, мадам, — твёрдо заявил он. — Ваши недруги уже нашли козла отпущения, и клянусь, я ни слова не скажу в своё оправдание. Лишь бы тень не пала на вас.
— Тень я переживу, — невесело усмехнулась Екатерина. — Только бы эти подозрения не кристаллизовались в твёрдую уверенность в моей причастности.
— Если надо, я всё возьму на себя, — отрезал Алексей.
Императрица подняла ладонь.
— Я не требую от вас самопожертвования, более того, я запрещаю...
— Разве я просил разрешения? — Алехан вдруг почувствовал себя очень сильным. Гораздо сильнее неё — хрупкой, уязвимой, нуждающейся в его защите.
Они расстались, оба сознавая непоправимость и абсолютную правильность его решения.
Выходя из кабинета императрицы, Алексей не знал, что первое испытание ждёт его уже на лестнице.
Спустившись в белые дворцовые сени, он погрузился в толпу придворных. Вокруг него немедленно возникло пустое пространство. Алехан вовсе не стремился сейчас вступать с кем-либо в беседу. Напротив, он хотел как можно скорее покинуть Зимний и вернуться домой. Казалось, никто его не задерживает. Даже знакомые отворачивались от Орлова и делали вид, будто не замечают его.
Как вдруг с другого конца вестибюля раздался громкий, пронзительно-звонкий голос, дрожавший на невероятно высокой, гневной ноте.
— Орлов! — окликнула его женщина.
Алексей обернулся.
К нему размашистым, неровным шагом приближалась княгиня Дашкова. Её руки мяли веер, превращая страусовые перья в мочало.
— Господин Орлов, — отчеканила она, остановившись от него на некотором расстоянии. — Я хочу сказать вам, что вы низкий человек. Негодяй и убийца. Надеюсь, отныне вы никогда не осмелитесь заговорить со мной и впредь не будете числить меня среди своих знакомых.
С этими словами Дашкова развернулась на каблуках и столь же стремительно удалилась прочь. Алехан стоял, как громом поражённый. Примерно этого он и ожидал. Но одно дело ждать, когда с тебя сдерут кожу, а другое...
Все насторожились: что он ответит? Никто не назвал бы Алексея кротким человеком, склонным прощать врагам и подставлять другую щёку под удар. Язвительный и крепкий на словцо третий Орлов всегда умел отбрить обидчика. Однако сейчас он молчал.
И чем дольше это продолжалось, тем сильнее крепла уверенность окружающих в его вине. В том, что ему — негодяю и убийце, — просто нечего сказать.
Так и не справившись с затянувшейся паузой, Алехан покинул дворец, провожаемый громким, неприязненным ропотом.
— Как ты мог, Алексей? Как ты мог? — Гриц тряс Орлова за лацканы мундира, и казалось, что золотые, выпуклые пуговицы с двуглавым орлом вот-вот отскочат от зелёного сукна. — Почему ты позволил им назвать себя убийцей? Я не могу на каждом углу орать, что это не так! А ты молчишь!
Алехан холодно отстранился от него.
— Почему не так? Кто видел? Кто сможет доказать?
В его словах была злая обречённость, и Потёмкин подумал: уж не повредился ли приятель головой? С таким азартом тот топил самого себя.
— Я видел, — коротко отрезал Гриц, — и если нужно... Тяжёлая лапища Алехана легла ему на горло.
— Нишкни, — цыкнул тот сквозь зубы. — Только попробуй что-то сказать, шею сверну.
Гриц не без труда освободился от мёртвой хватки Орлова. Сумасшедший, одно слово. Совсем мозги раскисли!
— Мне было поручено его охранять, — как бы через силу проронил Алексей. — Значит, мне и ответ держать. Я и убил...
Потёмкиным овладела злость.
— Да ты что? В своём уме? А мы? Остальные? Тоже с тобой должны разделить...
Гриц не договорил. Лицо Алексея исказила такая болезненная гримаса, что все обидные слова застряли у собеседника в горле.
— Нет. Я один, — выдавил Орлов. — Вы ни при чём. Никто ни при чём. Моя вина.