— Раскочегаришь как следует, направишь паровоз встречь бронепоезду, а сам выскакивай… Сумеешь?
— А чего ж не суметь… Постараюсь, товарищ командир!
Долгих сжал его плечо и слегка подтолкнул вперед.
Усатого машиниста выдворили из паровоза. Он было заартачился, но Долгих так посмотрел на него, что дальнейшие уговоры не понадобились… Ефим Попов поднялся в кабину, захлопнул дверцу, но тут же и открыл ее, распахнув настежь — и правильно сделал: прыгать придется на ходу, каждая секунда дорога.
Паровоз задышал чаще и глубже, выпустил тугую струю пара и медленно тронулся. Поплыли мимо закопченные стены депо, кирпичная башня водокачки, поворотный круг… Паровоз миновал стрелку и вырвался на прямой и единственный путь, набирая скорость и оставляя за собой длинный хвост дыма…
Там, на бронепоезде, увидев мчавшийся прямо на них порожняк, должно быть, разгадали маневр, засуетились, поспешно разворачивая орудие… Но вдруг все побросали — и один за другим посыпались с платформы солдаты, кубарем скатывались вниз, под откос, мелькая синими бриджами… А паровоз летел на всех парах — и остановить его уже было невозможно.
Долгих смотрел, затаив дыхание, и волнение, нетерпение охватывало его все больше, перерастая в тревогу: «Почему не выскакивает Попов? Почему он медлит?»
Собравшиеся тут бойцы тоже с нетерпением и тревогой следили за этим. Кто-то сокрушался.
— Сгинет ведь парень… Надо было спрыгнуть за семафором ишшо. А теперь куды…
— А может, он спрыгнул? Никто не видел.
Расстояние между громадой черневшего посреди поля бронепоезда и летевшего на него паровоза стремительно сокращалось. Долгих увидел еще, как там, у бронепоезда, пытались отцепить переднюю платформу, чтобы, наверное, подставить ее под удар, а состав отвести подальше, на безопасное расстояние. Но не успели.
Паровоз нелетел со всего маха, ударил, вздыбив платформу и сам вздыбившись, пушки, пулеметы, какие-то мешки (должно быть, с песком) посыпались с платформы, как спичечные коробки, грохот раздался неимоверный, огонь, дым и нар окутали все вокруг… Когда же пар рассеялся, видно стало, какая там творилась паника. Повреждена, разбита была не только передняя платформа, досталось и ближним к ней вагонам…
Теперь важно — время не упустить, воспользоваться этим замешательством. Долгих приказал грузиться в эшелон. А тут как раз и бийчане подоспели, вернулись на станцию… Командиры посовещались и решили отходить на Алтайскую. Остановить чехословаков на этом участке, не имея подкрепления, — об этом и думать нечего!
Когда все уже было готово к отправлению, Долгих вспомнил и спросил: «Попов не вернулся?» Сказали, что нет, не вернулся. Долгах снял фуражку, провел чуть подрагивающими пальцами по волосам и решительно взмахнул рукой:
— Ну, все, товарищи… Все! По вагонам!.. Эшелон тронулся. И к утру был в Алтайской.
Но и здесь творилась неразбериха.
Командующего, однако, в Алтайской не было. Сказали, что санитарный поезд проследовал в Барнаул…
Часам к десяти приехал Цаплин. Вид у него был усталый, лицо бледное, осунувшееся. Тотчас был созван военный совет. И тут как с неба свалился Иванов. Возмущенные командиры потребовали немедленно отстранить его от командования, указав на малодушие и неосведомленность.
Цаплин хмуро выслушал. И не согласился:
— Нет, нет, товарищи, в вас говорит сейчас оскорбленное самолюбие, личная обида. Обстановка же требует от нас быть выше личных обид.
— При чем тут личные обиды, Матвей Константинович? — возразил Долгих. — Командующий в самый тяжелый и ответственный момент оставил армию…
Цаплин стоял на своем:
— Все мы, товарищи, сегодня оказались не на высоте. Так что давайте говорить о деле. А дело у нас сегодня одно: защита Советской власти. Как председатель реввоенсовета предлагаю: переформироваться, пополниться — и немедленно выступать навстречу противнику.
Откуда ж так скоро взять пополнение?
— Сегодня должен прибыть из Барнаула конный отряд милиции, а также отряд железнодорожных рабочих. Кроме того, — добавил, — на подходе отряд семипалатинских красногвардейцев. Кроме того, — добавил еще, — из Бийска подошел отряд товарища Горчана…
— Ну, тогда другой разговор! — повеселели командиры.
— Задача у нас, товарищи, одна, — продолжал Цаплин. — Опередить противника. Не дать ему перейти Чумыш. Если нам это удастся — задачу свою мы выполним.
— А если не удастся? — осторожно кто-то спросил. Цаплин хмуро и тяжело помолчал.
— А если и этот рубеж не сумеем удержать, будем отходить по железной дороге. Мосты взорвем.
— Строим, строим, а потом рушим…
— Потерявши голову — по волосам не плачут, — мрачно сказал Цаплин. — А не хотите рушить, держитесь зубами за землю, но не отступайте. Ясна задача?
— Ясна, Матвей Константинович. Будем драться до последу.
Отряды Долгих и Огородникова, заручившись обещанием председателя реввоенсовета и командующего — подтянуть подкрепление завтра к полудню, вернулись в Тальменку.
Но гладко было на словах — на деле же оказалось все куда как сложнее.
Отряды Долгих, Огородникова и Плетнева в тот же день выступили на Тальменку, но в село решили не входить, а заняли позицию на левом берегу Чумыша, по обеим сторонам железной дороги — и спешно стали окапываться… Основные же силы, как обещал командующий, должны были прибыть на передовую завтра к обеду — барнаульский отряд милиции, отряд железнодорожников, а также полк семипалатинцев. Но ни к обеду, ни к вечеру подкрепление не подошло. Противник тоже пока не предпринимал решительных действий. Подогнали платформу с противоположной стороны к мосту и открыли с нее пулеметный огонь. Красногвардейцы ответили ружейным. Пушки пока молчали. Да и бронепоезд, памятуя, должно быть, о черепановских событиях, чехи держали на почтительном расстоянии…
Прошли еще сутки. Ни подкрепления, ни самого командующего. В довершение ко всему — кончились продукты. Решено было послать «продотряд» — группу бойцов из трех человек — в ближние деревни для реквизиции провианта. Группа ушла — и как в воду канула. Так и осталось загадкой — погибли бойцы или дезертировали?…
Наконец, к исходу третьего дня, когда напряжение достигло предела, прибыл состав во главе с командующим. Задержку свою Иванов объяснил просто: штаб разрабатывал план наступления. Как выяснилось потом, никакого плана не было.
А чехословаки, словно и ждали только этого момента, повели плотный, массированный артиллерийский огонь. И левый берег Чумыша взбугрился воронками… Отряды Долгих и Огородникова, принявшие на себя основной удар, вынуждены были отходить.
Вскоре положение еще больше усугубилось. Разведка донесла, что на пятой версте по направлению к Алтайской изорван железнодорожный путь. Вот это была полнейшая неожиданность. Выходит, противник не случайно маскировал свои действия внешней пассивностью — и теперь отряды бийчан и барнаульцев оказались как бы в клещах. Надо было немедленно выходить из этой ловушки. Но тут произошло такое, что не в переносном, а в буквальном смысле — удар в спину. Милицейский отряд, прибывший с эшелоном командующего и больше, чем наполовину, как на подбор, состоявший из бывших офицеров, в самый решающий момент повернул оружие против своих… Плетнев со своими конниками хотел смять перебежчиков, но был встречен заградительным огнем с противоположного берега и, понеся потери, вынужден отступить.
Хватились командующего — а его и след простыл.
Оказалось, поезд его успел проскочить еще по исправному пути и, судя по всему, находился теперь где-нибудь между Озерками и Повалихой…
Наступила ночь. Долгих и Огородников решили двигаться сомкнутой цепью, чтобы не растерять в темноте людей. Однако вскоре пошли места болотистые, лесистые — и волей-неволей цепь то и дело рвалась, люди отставали… Пришлось остановиться и ждать рассвета. А когда рассвело, увидели прямо перед собой разъезд, платформы на нем, какие-то вагоны… Пока судили-рядили, как быть, оттуда заметили и открыли стрельбу. Решили атаковать засевших на разъезде — и попали под такой жестокий и яростный пулеметный огонь, что непонятным было, как удалось проскочить открытое поле, ворваться на разъезд с двух сторон и смять, уничтожить немногочисленный, как оказалось, дозорный отряд. Забрали трофеи — два пулемета, еще горячие после боя, винтовки, патроны… Но было не до трофеев. Подсчитали свои потери и ужаснулись: убитых и раненых не один десяток… Стоило ли ввязываться в этот бой? Не разумнее ли было бы после перестрелки углубиться в лес — и уйти, сохранив людей и не усложнив дальнейшего продвижения? Теперь же вся надежда на то, что из Алтайской навстречу им будет послан поезд. Иначе раненых не вынести и не спасти. Отправили на всякий случай вперед конную разведку. Вскоре разведчики вернулись и доложили, что все мосты на ближайших железнодорожных перегонах сожжены.