Кощунственные мысли приходили в голову. «Что не смогли боги, должны сделать люди», — думал Гуркин.
Лето достигло вершины, перевалило через нее и глянуло вниз голубыми очами спаса медового. Теплынь и благодать. Солнце не устало еще светить и греть. Хотя не за горами уже и спас второй, яблочный, с холодными росами по утрам и все быстрее, быстрее бегущими днями…
Пятнадцатого августа 1918 года в Томске открылась Областная дума. День был объявлен выходным — и праздные толпы запрудили улицы. Особенно людно и оживленно было подле здания университетской библиотеки у главного ее входа. Конные экипажи, автомобили подкатывали прямо к входу. Караульные солдаты, тихонько поругиваясь, оттесняли подальше толпу, освобождая проход. Из автомобиля вышли Вологодский и Якушев, озабоченно-серьезные, оба в черных костюмах, словно не на заседание Думы явились, а на похороны собрались. Прошли генералы Гришин-Алмазов и Вишневский, а следом за ними представители иностранных миссий… Потом наступил перерыв. Толпа сомкнулась, но вскоре ей снова пришлось раздвинуться. Из подъехавшего экипажа вышел Потанин. Его узнали, и он прошел по этому живому коридору, сопровождаемый одобрительным гулом.
Ровно в половине второго Якушев объявил заседание открытым.
— Граждане, члены Сибирской думы! Счастлив приветствовать вас в этот торжественный день законодательной нашей работы. Нелегко нам было собраться. И я не знаю, как скоро это могло произойти, если бы не помощь доблестных чехословацких воинов… Теперь можно с уверенностью сказать: заветная мечта сибирских патриотов осуществилась — отныне Сибирь свободна! И автономия, к которой мы шли столько лет, становится реальностью. — Он перевел дух и посмотрел направо, кого-то отыскивая. — Господа! Среди нас, на думском кресле, сидит самый старейший член Думы, почетный гражданин Сибири Григорий Николаевич Потанин. Все мы хорошо знаем, чем обязана ему Сибирь. И в этот исторический момент, когда осуществляется давняя наша мечта, позвольте от вашего имени приветствовать дорогого и всеми уважаемого Григория Николаевича… дедушку сибирского областничества.
Все, кто находился в зале, поднялись и стоя аплодировали.
Потанин был смущен.
Потом один за другим выступали представители думских фракций. И заседание вылилось в чествование «дедушки сибирского областничества».
Первыми взяли слово эсеры. От их имени говорил некто Солдатов, молодцевато-самоуверенный, с офицерской выправкой гражданин.
— Партия социалистов-революционеров связана с областничеством тесными узами, — заявил он, не моргнув глазом. — Мы считаем себя учениками Григория Николаевича, гордимся этим и верим в нашу окончательную победу…
Эсеры явно хватили через край, действуя, как видно, по принципу: каши маслом не испортишь. Потанин не ожидал такого поворота, сидел нахохлившись и даже растерявшись. А тут еще профессор Кружении, представлявший объединенную группу областников и беспартийных, стараясь уберечь единство фракций (которого, в сущности, никогда и не было), подлил масла в огонь.
— Друзья мои, с именем Потанина, замечательного ученого и основоположника областничества, истинного патриота и гражданина Сибири, связано многое. Григорий Николаевич, подобно горьковскому Данко, своим пылающим любовью сердцем осветил нам путь к истине и свободе… Так пусть же само присутствие Григория Николаевича на этом заседании внесет в наши ряды согласие и твердость ради единой цели!..
Потанин морщился, слушая этот панегирик, угрюмо наклонив голову. Только представитель «слева», от рабочей фракции, оказался более сдержанным и ничего лишнего в своей речи не позволил, приветствуя Потанина как истинного демократа, отдавшего интересам Сибири всю свою жизнь.
Затем Якушев объявил о присутствии на заседании Думы командующего Сибирской армией Гришина-Алмазова и дал ему слово. Генерал четким шагом прошел к трибуне, широкоплечий и розовощекий, с лихо закрученными усами, что придавало ему вид несколько фатовской, однако заговорил он твердым и серьезным, даже озабоченным голосом, и присутствующие с почтительным вниманием слушали, стараясь уловить в его словах нечто такое, что могло бы в полной мере объяснить создавшееся нынче положение и дальнейший ход стремительно развивающихся событий.
— Господа, я выступаю от имени Сибирской армии, кровь которой перемешивается на полях битв с не менее драгоценной кровью, проливаемой нашими братьями чехословаками во имя общей нашей и окончательной победы над большевизмом… Сегодня, кажется, все группы, классы и партии пришли к решению — объединить и напрячь все силы для спасения Родины. Но, как видно, не все еще отдают себе, отчет в том, что спасение это может явиться только через сильную и здоровую армию. Могу вам сказать, — доверительно понизил голос, — к созданию такой армии мы приступили. Эта армия должна и будет создана по типу, диктуемому непреложными выводами военной науки, иначе говоря — на основе строжайшей военной дисциплины, без каких бы то ни было комитетов, съездов, митингований, а главное, без ограничения прав начальствующих лиц… Вы можете меня спросить: почему же я ничего не говорю о народоправстве? Но ведь народоправство есть та самая идея, за которую сражаются и умирают солдаты. На наших знаменах начертано то же, что и на ваших: «Учредительное собрание». Армию нельзя заподозрить в нежелании народоправства, однако армия понимает, что бывают моменты, когда если не вполне, то отчасти приходится поступиться самыми дорогими лозунгами. Я имею в виду вот что, — пояснил генерал. — В данный момент идея народоправства — средство непригодное, ибо окончательно может расшатать и без того надорванный организм России…
Ожидали, что после перерыва выступит Потанин. Когда же заседание возобновилось, кресло Потанина было пустым… Якушев объяснил:
— К сожалению, господа, Григорий Николаевич почувствовал недомогание и далее присутствовать не смог…
— Довели старика! — сказал кто-то «слева» Якушев продолжал:
— Потанин просил поблагодарить вас, господа, за проявленные к нему чувства и выразить уверенность в том, что Областная дума своей плодотворной работой приблизит Сибирь к Учредительному собранию, о чем хорошо сказал в своем выступлении командующий, всеми уважаемый генерал Гришин-Алмазов. Надеюсь, паше единство и впредь будет твердым.
Единства, однако, не получилось: ровно через полмесяца указом Совета Министров Временного Сибирского правительства «всеми уважаемый» генерал-майор Гришин-Алмазов был освобожден от должности командующего, а на его место назначен генерал-майор Иванов-Ринов. А еще раньше Временное Сибирское правительство нашло, что деятельность Областной думы, вся ее внешняя и внутренняя работа ведет к неизбежному расколу, и потребовало прервать эту деятельность на неопределенный срок. Дума в ответ на это объявила о создании революционного комитета — и создала его. Правда, комитет этот продержался всего лишь несколько дней, не успев даже уяснить для себя основного своего направления, и, раздираемый фракционными распрями, самораспустился… А еще через полтора месяца глава Директории Авксентьев призвал к упразднению и самой Думы, «внешняя и внутренняя работа» которой могла привести, по мнению Авксентьева, к государственному разладу. И Дума была упразднена. Однако избежать разлада «всероссийскому» правительству не удалось: прошла всего лишь неделя после блистательной операции Авксентьева — роспуска Думы, — и Директория вслед за ней приказала долго жить, уступив место военному диктату…
Но все это — впереди. А пока Дума существовала, надо было отстаивать ее интересы, и Якушев, желая выглядеть безоговорочным ее лидером, хватался за чужой авторитет, как утопающий за соломинку:
— И еще, господа, Потанин просил меня сказать…
И чем больше он говорил, чем настойчивее ссылался на Потанина, тем очевиднее становилось, что ни о чем таком Потанин его не просил. Да и не мог просить, поскольку уехал тотчас, как только объявили перерыв…