Тогда я только поржал, и с той поры вообще не поумнел. Потому что то, что сейчас происходит, со здравым смыслом рядом не лежало.
— За надом, — это могло бы звучать безобидно, если бы я не выплёвывал каждое слово тоном маньяка.
Пытаюсь вложить в эту фразу лишь то, как сильно хочу, чтоб она задержалась. Но произношу всё так, будто если Павловна хоть что-то против вякнет, я полдеревни вырежу к хренам, как минимум.
— Хаматов, не наглей, пожалуйста, — не поддаётся моему внушению соседка. — Если бы не Вова, то и меня здесь не было.
— Мы с Павловной закорефанились, — самодовольно подтверждает сын.
— Я одного не пойму, как ты это делаешь? — спрашиваю хрипло.
— Долгая история, пап. Потом научу.
— Нет же. Как ты, Павловна, умудряешься одной фразой всё к чертям обосрать? Поманила своими... талантами, а потом говоришь мне закатать губу? У тебя совесть есть?
И я сейчас не о талантах кулинарных, не при ребёнке будет сказано.
— У-у-у… Я, кажется, наелся. Спасибо, посуду потом помою! Пойду прогуляюсь, — усмехается Вова.
Мы молчим ровно столько, сколько ему необходимо, чтобы выскочить на улицу, и скрещиваем горящие взгляды.
— Я что, рожей не вышел? — продолжаю шипеть, глядя ей прямо в бесстыжие глаза.
— При чём тут рожа? — Непонимающе моргает она. — Ты, Павел — типичный бандит.
То есть облегчать нам жизнь Женя не собирается.
— А тебе принципиально святошу подавай? — искренне не понимаю, чего она ломается. Меня ещё в школе за буйный нрав так прозвали, и ничего. Девки, наоборот, аж кипятком писались.
На черта она тогда вообще припёрлась? Как же бесит! Я признаю, первым задал тон нашим дурным отношениям, но, сука, обидно!
Нет, я не планирую завтра жениться. Но всё равно в бешенстве! По сути, всё, чего мне от Павловны надо — просто перепихнуться! Так какого чёрта? Почему так цепляет?! Будто она мне повод что-то предъявлять давала. Ну или я хочу, чтоб так было.
В моих мотивах чёрт ногу сломит. Понять себя я даже не пытаюсь, бесполезно. Просто бешусь как последний придурок. Феноменальное затмение мозга.
Надо срочно брать себя в руки. Я же не пацан какой-то, дёргать девчонку за косички. Пока переведу всё в шутку, для верности засыплю комплиментами, а дальше видно будет.
— Ну-ка, что тут у нас? — Снимаю крышку с незнакомой кастрюльки.
М-м-м, гречка! Сто лет её не ел, даже лукавить не придётся.
Погружаю ложку в рассыпчатую кашу — полную набираю, с горкой. На вкус не так, как я люблю, не хватает соли. Но в целом весьма недурно. А на голодный желудок вообще деликатес!
— Да ты не нервничай так, Жень. Очень вкусно, божественно! — заверяю, как только она взволнованно приоткрывает рот. Смущается страшно! Приятно, что моё мнение так много для Жени значит.
Сейчас растоплю похвалой её сердце.
С энтузиазмом съедаю ложку, вторую, не забывая в блаженстве закатывать глаза.
Среди крупы попадается какое-то рыхлое мясо. Лёгкое, что ли?
Кхм… Потроха я с детства терпеть не могу.
Присматриваюсь к каше повнимательнее. А там… Там когти торчат! Большие, тёмные, будто ещё с утра землю рыли.
Наплевав на манеры, прямо рукой достаю из кастрюли куриную лапу. Смотрю и чувствую, как то, что проглотил, скребётся в горле.
Молчание повисает гробовое.
Ну, Павловна! Тряхнуть бы её легонько, так чтоб башка от шеи оторвалась...
Глава 18
Глава 18
Женя
Боже, я, наверно, не переживу сегодняшний день.
Понятия не имею, о чём в этот момент думает Хаматов, но сопит, как будто лицом на кактус упал. Видать, не потянул гастрономический экстаз и теперь хочет свернуть мне шею. Или надругаться. Или свернуть мне шею и потом надругаться.
И что за непонятные восторги без причины? В очередной раз убеждаюсь, что Павел с головой не дружит. Навернул собачьей каши, разлился соловьём, как будто гречки никогда не ел и так же резко сдулся. А уж когда подробно разглядел, что именно в рот тянет…
Всё, красноречие его покинуло окончательно.
— Пиздец на хуй, — бормочет он, закрывая глаза.
Исчерпывающе. В самое сердце. Каждое слово — прямо крик души! Невольно разделяешь с ним весь спектр его конфуза.
— Вкусно тебе, Хаматов?
Павел вздрагивает, словно выныривает из каких-то ему одному известных фантазий. Смотрит на меня долго, пристально. Явно представляет, как возьмёт меня за горло и не отпустит, пока цвет лица не станет нежно-синим. А затем…
— Это лучшее, что я пробовал, — расплывается в ехидном оскале. Другой бы на его месте уже оттирал язык первым попавшимся ёршиком.
Так выясняется, что мой сосед — кремень, и у него есть сила воли, подкреплённая элементарной вредностью.
— А теперь я хочу попробовать десерт. Давно пора.
— Хо… хороший аппетит, — запинаюсь о намёк, сквознувший в его тёмном взгляде. — Там в магазинчик эклеры завезли. Ещё успеешь до закрытия.
— Евгения Павловна… — вкрадчиво тянет Хаматов. — Не надо со мной в эти игры играть. Я ведь и в лоб сказать могу: ты задолжала мне хороший, качественный трах.
Боже, зачем я снова переступила порог его дома? О чём думала?
Чем, оно-то понятно — жопой естественно.
— Я правильно понимаю — ты ждёшь, что я пересплю с тобой за мою же гречку? — пытаюсь донести до него всю абсурдность услышанного.
А он стоит и просто пялится в упор. Меня от этого хамского взгляда, то ли в жар, то ли в озноб бросает. Я что, так похожа на девушку для утех? Стою и тихо закипаю, не сводя с него осоловелых глаз.
— Да хотя бы в качестве морального ущерба, — недобро усмехается Павел. — Ворсянкой меня кто отхлестал? До сих пор шипы изо всех мест торчат! Вот, полюбуйся.
— Что ты в меня этой гадостью тычешь? — Мизинцем отодвигаю от лица когтистую лапу.
Хаматов с тихим матом швыряет её в мусорный пакет и демонстрирует занозу у основания большого пальца.
— Ну? Что молчишь?! Не знаешь, чьих это рук дело?
— Так, руки быстро помыл, — командую сухо, чем явно его озадачиваю. Причём настолько, что он медленно, с вызовом глядя на меня, отходит к крану. — С мылом!
Хаматов ухмыляется, но выполняет и это, демонстративно воспользовавшись моющим средством. Вижу, что злится, но отпускать меня явно не намерен. На что-то там надеется, наглец...
— Ещё какие-то пожелания будут? Или сразу перейдём к моим? — произносит он, медленно приближаясь ко мне.
Непрошибаемый остолоп.
Сохранять спокойствие сложно даже пока он молчит, а сейчас, когда его карие глаза прожигают мои губы на расстоянии нескольких сантиметров — почти невозможно. Жаль, что Хаматов чертовски хорош собой, и мне приходится бороться с собственным влечением.
Связи с бандитами добром не заканчиваются. Не хватало начать испытывать к нему какие-то чувства. Это авансом большие проблемы. Ну и что теперь делать?
Я не знаю, как выйти сухой из воды, как устоять перед мужчиной, которого я и хочу, и боюсь одновременно? Вся надежда на эффект неожиданности. Надо застать его врасплох.
— У меня ещё полно желаний, и каждое с твоим участием, — сколько трудов мне стоит произнести это с придыханием — не описать словами. Но в награду я получаю его озадаченность, а она подстёгивает к решительным действиям. — Ты готов их узнать?
— Всегда готов, — улыбается он многообещающе, скользя по мне горячим взглядом.
Пионер, мать его.
— Тогда расслабься, — прошу интимным шёпотом и подношу к губам мужскую кисть.
Медленно согреваю дыханием смуглую кожу, ощущая пальцами, как постепенно расслабляются мышцы. Это хорошо, что Хаматов поверил в мою капитуляцию. Плохо, что близость его тела зарождает во мне настолько мощный отклик. Я даже не догадывалась, что можно получать такое удовольствие от невиннейших прикосновений. Какое-то животное, первобытное наслаждение.