С его губ срывается стон, когда я кончиком языка касаюсь основания большого пальца. Мы замираем, на несколько бесконечных секунд встречаемся взглядами. Тяжело дышим, готовые сорваться, желая этого, ожидая лишь моей отмашки...
Самое удивительное, что в какой-то момент меня саму накрывает каким-то колдовским наваждением. Ничего, кроме его горящих глаз, не вижу. Никого другого не хочу. И у меня есть только два пути: либо рыдать по нему в подушку потом, либо закончить всё здесь и сейчас.
Столько лет фильтровать своё окружение, чтобы из-за сиюминутной прихоти испортить себе жизнь. Могу, умею, не советую.
Усилием воли заставляю себя сосредоточиться, языком нахожу чуть выпирающую над поверхностью кожи занозу, цепляю край зубами… Не с первой попытки, но всё же мне удаётся её достать.
— Ну вот и всё, — усмехаюсь, пытаясь перебороть сожаление. — Конфликт, я надеюсь, исчерпан. Могу я теперь просто пойти к себе домой?
Его разочарованный взгляд убивает. Пронимает до самых дальних чертогов души!
— Ты издеваешься? — хрипло выдыхает Павел. Не спрашивает, констатирует.
— А ты пытаешься меня к чему-то принудить?
— Я?! Никогда таким не занимался.
— Ну вот и замечательно. Тогда договорились...
Спохватываюсь, что так и не отпустила его кисть, исправляюсь и отхожу к двери с явным облегчением.
— Ты баланду свою забыла, — несётся с бессильной злостью мне вслед.
Я словно в стену на скорости врезаюсь.
Отлично. Хаматов ещё и в тюремной еде разбирается. Да ты просто джекпот сорвала, Белехова!
Возвращаюсь за кастрюлькой, стараясь не соприкасаться с ним телами. Я не уверена, что во второй раз мне хватит сил убраться. Даже при всех вводных...
— Это собачий ужин! — огрызаюсь, оказавшись на приличном от него расстоянии.
— Всё равно моя будешь, слышишь?
Не проронив в ответ ни слова, вылетаю во двор. Из-за густых серых облаков темно и сыро. Моросит. Вовочка в дождевике задумчиво катает во рту жвачку, спрятавшись под яблоней от непогоды.
— Евгения Павловна, можно вопрос?
Ёжась от сырости, обнимаю себя за плечи.
— Тебе к спеху?
— Просто любопытно.
— Ну ладно, спрашивай.
— Почему красивые девушки все такие вредные?
Умеет Вова озадачить...
— Может, стоит тогда присмотреться к кому попроще?
— Чтоб они локти кусали?
— Чтоб самому потом локтей не кусать, — мне становится стыдно за то, как резко звучит мой ответ, и я добавляю с улыбкой: — Заглядывай в гости, когда захочешь вкусненького.
Но в целом я сторонюсь его отца по этому же принципу. Из чувства самосохранения.
К вечеру раздаётся требовательный стук в дверь. Я никого не жду, хоть и приглашала. А меньше всего ожидаю увидеть на пороге дома Юрьевну. С дурными глазами и бутылкой наливки…
Или она уже кого-то убила, или пока только набирается храбрости.
— Ой, здравствуйте! Вы так неожиданно, — приветствую гостью, одновременно сдерживая любопытство и желание немедленно захлопнуть дверь.
Уравнение, где есть две женщины и бутылка чего-то крепче кефира, может привести к чему угодно...
Глава 19
Глава 19
— И тут он мне заявляет: «браслет я тебе в подарок купил!».
— Что, прямо так и сказал?
— Слово в слово! — Юрьевна сердито опускает рюмку на стол. — Как думаешь, брешет?
— Откуда ж мне знать? — Пожимаю плечами, проклиная свою рассеянность. Ладно, не заметила в спешке, что потеряла украшение. Так хоть вранью Василия при ней не удивлялась бы.
Это всё наливка виновата, будь она неладна! Сыворотка правды против страха расправы. Ибо горе тому, кто попадёт под подозрение. Казнят на месте, без суда и следствия.
— А почему сразу не подарил, он сказал? — интересуюсь осторожно.
— Во-о-от, — одобрительно тянет Юрьевна, — я тоже усомнилась. Так он говорит, до годовщины припрятал.
— Романтик, — хмыкаю, не в силах промолчать. — А что, у вас годовщина скоро?
— Да кто ж его знает? — бурчит она, задумчиво рассматривая серебряное пёрышко. — Я что-то растерялась даже и постеснялась уточнить, откуда он считает. Вот первый поцелуй наш помню. Тоже по осени было. На голубятне. Сверчки стрекочут, закат, у меня перо в волосах застряло… Тогда у нас с Васей всё и завертелось.
— Что ж, похоже на правду. Вы у нас умница, красавица и достойны самого лучшего. Купил бы он браслет другой, так и вручил бы сразу, — мысленно ставлю крест на своей пропаже, глядя на то, как Юрьевна любовно гладит тонкие звенья.
— Тут ты, пожалуй, права. Себе оставлю.
— Правильно.
— Давай, Женька, ещё по одной.
— Может, достаточно?
— Что я одна пить буду? Это дурной тон! — её тон за мгновение достигает эмоционального максимума, и последнее она выкрикивает в искреннем возмущении.
— Может, ещё к кому-то заглянете в гости? — всё же рискую предложить, с сомнением глянув в рубиновый омут на дне своей рюмки. Чувствую, ещё немного и выплыву завтра где-нибудь в неожиданном месте.
— Что ты такое говоришь? В деревне все сплошь сплетницы! С тобой одной только и можно потрещать за жизнь. Или ты в чём-то со мной не согласна?
Молча допиваю наливку.
Что тут возразить?
Такая вырвет язык — и не заметишь. Как ей откажешь?
— Я попыталась вычислить, с кем он мне изменяет, — между делом добавляет Юрьевна. — Ну знаешь, чтоб не на пенсии и не на сносях, не кривая, не хромая и, главное, низкой социальной ответственности. Методом исключения осталась всего одна вертихвостка. И ты её знаешь, Белехова. Попробуешь угадать?
Меня бросает в жар.
Ну всё. Трындец. Ходить мне завтра с рожей расцарапанной.
— А что гадать? Это всё домыслы без доказательств, — предпринимаю слабую попытку оправдаться.
— Сейчас всё будет. И доказательства… и преступление… и наказание… — бормочет она, сжимая в кулаке несчастный бублик. В труху практически!
Треск раздаётся очень показательный.
Я привстаю, чтобы объясниться и быть подальше в случае чего, но Юрьевна движением ладони показывает: сидеть и не вякать.
— Бояться нечего, никто ничего не докажет, — продолжает она, интерпретировав моё выражение лица по-своему. — На улице слякоть, все по домам сидят. Идеальный момент устроить сучке тёмную.
Спасибо за подробности, мне аж «полегчало».
— А что Василий? — накрывает меня паника. — Может, с него начать?
Юрьевна усмехается, отряхивая с ладони крошки.
— А Вася ещё не вернулся с рыбалки. Опять мне кильку в томате принесёт. Знаешь, что из этого следует? — спрашивает вкрадчиво.
— Ну так, интуитивно…
— И что же?
— Что не стоит брать грех на душу. Время всех рассудит, — отвечаю уклончиво.
— Понятно. Значит, даёшь заднюю, — резюмирует она. — Жаль. Я надеялась, что мы подружимся.
— Ещё не поздно, — выжимаю из себя нетрезвую улыбку.
— Тогда скрепим наш альянс кровью.
— Чьей? — Опять привстаю, но в этот раз меня никто обратно не усаживает. Наоборот, Юрьевна и сама поднимается с места.
— Маруси. Не Васькиной же. Он, конечно, кобель, но не в этом дело. Мужик может быть хоть каким, расклад тот же. Эта гадина взяла чужое. Знает, что женат и всё равно влезла, профурсетка. Строит глазки, кому ни попадя. Я-то понимаю, чем она его взяла. На целых десять лет моложе, всегда пахучая, накрашенная, сиськи на прилавок вывалит — хочешь не хочешь, в вырез заглянешь. Обходительная, мозг не выносит. Не ей же его грязные носки по всему дому собирать. Он сначала слепым прикидывался, а теперь, видать, всё. Поплыл, голубчик.
— Маруся, которая продавщица? — начинаю истерично смеяться. Господи, я уже чего только не надумала!