— Почему тогда ведёшь себя неприлично? — Уже не контролируя себя, впиваюсь ей в губы.
Запретный плод дурманит и сносит голову. Шипит в крови, подобно брошенному в воду угольку.
Причём, судя по реакции Жени, а если быть точным, по начисто отсутствующему сопротивлению, это безумие нравится не только мне. И даже факт, что она, выдра бессовестная, столько крови у меня попила и ещё столько же непременно попьёт, вместо того, чтоб приглушить желание, его лишь распаляет.
Гореть мне в аду. И никакая исповедь не спасёт мою душу. Никакое раскаяние. Ничего.
Так я думаю, пока торопливо заматываю поплывшую добычу в плед. Остатки мозга вопят, что загнуть учительницу сына в её же уличном душе — не комильфо. Даже несмотря на отсутствие возражений с её стороны.
Всего в какой-то полусотне шагов есть мягкий диван. Дотерплю.
Но в глубине души понимаю, что время ушло. Я его упустил сознательно, потому что... Не знаю!
Первый раз так лажаю. Раньше ни с кем.
А ведь мог просто взять, соблазн велик. И меня бы не мучили угрызения совести.
Круглый дурак. Однако на диван опускаю её с дебильным умилением. Мог бы жарить, как шлюху последнюю, но затаив дыхание, глажу по волосам.
— Какой же ты болван, Хаматов, — сонно вздыхает Женя.
С этим не поспоришь.
Она засыпает вскоре. А я остаюсь сидеть на полу, прислонившись к дивану спиной.
Курю и тупо смотрю перед собой, ощущая ладонями фантомный шёлк её кожи.
Глава 23
Глава 23
Женя
В моей спальне голый мужчина.
Такое со мной случалось и раньше, но впервые я не знаю, какого чёрта он здесь делает?! Не конкретно сейчас. Тут всё очевидно — Аполлон стоит перед окном, принимает солнечные ванны. А в целом. Хаматов демонстрирует мне ягодицы в качестве кого?
— Что вчера было?
Он поворачивается совершенно спокойно, непринуждённо, как если бы проветривал своё добро у себя дома.
— Приличная девушка сперва спросила бы, если мы переспали.
На всякий случай осматриваюсь, но больше для того, чтоб не таращиться на его пах.
Вот это природа расщедрилась! Обалдеть!
— А что, есть вероятность, что ты бы не воспользовался? — бурчу, старательно разглядывая стену.
Голова раскалывается. Воспоминания о прошлой ночи ускользают, стремятся за пределы моего сознания.
— Я не воспользовался. Хотя ты очень настойчиво меня домогалась.
Демонстративно заглядываю под покрывало. Я тоже голая.
Кла-а-а-а-с!
Отлично мы с Юрьевной посидели! Очень душевно.
Нервно сглотнув, спрашиваю первое, что приходит на ум:
— Почему? — у меня нет иллюзий насчёт моих пьяных принципов. В конце концов, Хаматов меня возбуждает, а значит, я была двумя руками «за». Поэтому на ум приходит лишь одна причина: — Я что, недостаточно хороша для тебя?
Он со стоном растирает лицо руками.
— Бестолочь. Так и знал, что надо было ни в чём себе не отказывать!
Если честно, из его слов всё ещё мало что понятно, так как мозг защищает себя от стресса, а голова гудит от похмелья. Улавливаю только общую суть: пить больше не стану ни за что и никогда!
— Ну и почему тогда ты снял трусы? Если ничего не было.
— Ты рвалась обследовать мой член. Вот, сударыня, исполнил вашу волю. — Смотрит на меня ехидно Павел. — Ну что, не подкачал размерчик?
Боже, стыдоба какая…
— Можно мне воды?
— Эх ты… — Закатив глаза, он подаёт мне стакан с полурастворившейся шипучей таблеткой.
Я не знаю, что говорить в своё оправдание. В памяти полный провал.
— Сказочная дура... — обращаюсь к самой себе.
— Кстати, ты сделала мне предложение, — весело сообщает Хаматов, явно наслаждаясь ситуацией.
— Не продолжай, — не представляю, что ещё я могла отмочить. И то немногое, что приходит в голову, нравится с каждой секундой всё меньше и меньше.
— Я воспринял его всерьёз.
— Сожалею, — Тру висок чуть растерянно.
— И-и-и-и-и? — тянет он выжидающе. — Тебе разве не любопытно узнать, какое?
— Ни капли.
— Признаюсь, тебе удалось меня удивить. Там было интересное. Про усы.
— Тем более! — окончательно убеждаюсь, что знать ничего не хочу. Просто жадно пью воду.
— Эх, Павловна, всё тебе приходится разжёвывать. Ты, — указывает на меня, — провоцировала. Я, — указывает на себя, — не железный. Соответственно...
Замолкает, предлагая мне продолжить мысль.
Я осторожно тянусь рукой к халату. Тогда Хаматов, потеряв терпение, подскакивает к кровати и ловит меня за руку.
— Павловна, не беси меня! Ты же не девочка явно, что ты ломаешься? — и чувствуя, что по-прежнему торможу, встряхивает меня ещё раз. — Ну, не тупи же ты! Я русским языком спрашиваю: почему мы до сих пор ещё не переспали?
Потому что я не хочу иметь никаких дел с бандитом.
Но произнести это вслух не успеваю. Дверь сотрясает мощный удар.
— Женя! Белехова! Ты там живая?!
Время — семь утра. Я в таком шоке, что могу только изумлённо моргать, прислушиваясь к тому, как Юрьевна ломится в дом.
Пока я торопливо накидываю на себя халат, Хаматов возвращается к окну. Руками упирается в подоконник, выглядывает на улицу и хмуро произносит:
— И нафига она такую рань припёрлась?
В ответ пожимаю плечами. Я не знаю, что думать.
— Пойду, скажу ей, чтоб приходила завтра.
— Ты прикалываешься?
— А что не так? — через плечо бросает на меня раздражённый взгляд сосед.
— Да тише ты! — Подбегаю к Хаматову и что есть силы тащу назад, пока он, помимо торса, всё остальное сплетникам не предъявил. — Хватит меня позорить!
— Я хоть какой-то выход предложил! — вскидывается Павел. Кажется, тихо — это вообще не про него.
— Оденься! — Кидаю в него трусами.
— Женя, ты дома? — раздаётся уже совсем близко.
— Ты дверь не запер?! — В панике делаю шаг к нему, хватаю за руку и пытаюсь впихнуть в узкий проём между стеной и шкафом.
— Я туда не протиснусь. — Хаматов, как пушинку, отодвигает меня в сторону и ныряет в спортивные штаны. — Ладно, выручу тебя, балда. — бормочет мне страстно в губы. — Запомни, ты моя должница.
И пинком выбивает ножку у стула.
— Так и знала! — Влетает ураганом Юрьевна. — Женя, он тебя обидел?
— Чего? — отвечаем хором и удивлённо смотрим друг на друга.
— Ну нормально! — первым приходит в себя Павел. — Я, значит, мебель чиню, устраняю погром, устроенный вот этой вот дебоширкой. А меня обвиняют чёрт пойми в чём!
И, главное, так натурально трясёт перед нами отломанной ножкой, как будто я, а не он, постаралась.
— Значит, показалось, — усмехается она, хитро поглядывая в нашу сторону. — Мужскую обувь на крыльце увидела, подумала: учудил чего, морда похотливая! Ладно, не буду вам мешать.
— Да погодите вы. — Беру её под руку, но больше для того, чтобы закрыть собой Пашины трусы, висящие на краю тумбы. Это он в меня ими обратно кинул? Зашибись! — Зачем приходили-то такую рань? Случилось что-то?
— Случилось! — Счастливо зажмуривается Юрьевна. — Но я здесь не поэтому. Подлечить тебя пришла.
— Может, не надо? — с опаской смотрю на бутылку мутной жидкости в её руке. Именно таким в кино показывают самогон.
Ой, беда. Мне уже плохо.
— Да не кривись ты так. Это обыкновенный рассол. Бери стаканы и пойдём под яблоню. Секретничать будем.
Спустя минут пять признаю, что мои опасения оказались напрасными. Кажется, ничего вкуснее я в жизни не пробовала.
— Представляешь, Васька мне не изменял!
— Под пытками сознался? — даже не представляю, как ещё бедняга мог бы доказать ей свою верность.