— У меня старший брат недавно гостил. Вчера набрала его по ошибке, разговор особо не клеился. В три часа ночи, на трезвую голову, он обычно немногословен. И тут Миша вспомнил про зазнобу свою. Говорит, я у тебя свои таблетки забыл. Ты не выкидывай, я ещё к Райке в гости зайду, если до лета ноги не двину.
— Получается, Василий зря пострадал?
— Что сразу пострадал? Ему для профилактики полезно… — прячет она за ворчаньем улыбку. — Сейчас пойду пирогов напеку, так он ещё и в выигрыше будет. Ну вот, что ты смеёшься?
— Ничего, просто семейная жизнь — штука сложная.
— Да уж не хаханьки на сеновале. Ладно, надо идти, тебе есть кем заняться.
— Что за глупости… — собираюсь сказать, что с Хаматовым у нас просто взаимовыручка, как у соседних ворот тормозит такси, да не абы какое, а экстракласса.
— Кого это принесло? — близоруко щурится Юрьевна.
В моей же груди назревает нехорошее предчувствие при первом же взгляде на визитёршу.
Тонкий стан, блестящие, чёрные кудри до пояса, туфельки на изящных ногах, широкополая шляпа… Я не видела матери Вовочки ни вживую, ни даже на фото, но каким-то шестым чувством понимаю — это она!
— Утро доброе! — Она подходит с чемоданом к забору между дворами, и вблизи становится только красивей. Такая вся элегантная, такая нежная, хоть прыщ бы где выскочил, честное слово!
И не подумаешь, что гадина высшей пробы.
— Здрасьте, — шепчу упавшим голосом. Неумытая, непричёсанная, с недопитым стаканом рассола выгляжу, наверно, тоже потрясающе…
— А вы, как я полагаю, Евгения Павловна? — тянет она губы в приветливой улыбке. — Мне сын про вас много хорошего рассказывал. Рада познакомиться, я — Ляля.
Я не могу ответить ни взаимностью, ни хоть как-либо. Меня одно волнует: зачем ей чемодан?
— Во дела… — тихо шепчет Юрьевна. — Будь у моего Васька такая бывшая, я бы сразу удавилась. Чтоб не мучиться.
Она залпом допивает рассол и хлопает меня по плечу с состраданием. Гадина какая-то, а не боевая подруга.
Глава 24
Глава 24
Не знаю, то ли плакать, то ли смеяться, но я смотрю на Лялю, такую всю утончённую, ну просто неземную, и думаю о том, что другой возможности отказать Хаматову у меня не будет.
Ни один мужик не захочет компот, когда ему подали коллекционный виски.
И если совсем хорошо подумать, можно вздохнуть с облегчением. Всё! Никаких больше дел с криминалом мне не грозит.
А по факту — дышать не могу!
Ну до чего же мерзкая особа эта Ляля!
— Женя, — вспоминаю, что не представилась. — Рада знакомству. А вы когда уезжаете?
Краем глаза вижу, как Юрьевна глубокомысленно хмыкает, поднимаясь с лавочки.
— А-а-а… Надеюсь, что скоро, — лишь на миг теряется гостья Хаматовых. Но прямо чувствуется, что любовь к берёзам воспылала в ней резко и неискоренимо. — А это что за звук?
— Где? — Верчу головой, пытаясь сообразить, куда направлен её ищущий взгляд.
— Да вот же, свист… Вы разве не слышите?
— Есть у нас тут один соловей! — громко гаркает Юрьевна, вдруг передумав вставать. — Такое порой исполняет, разбойник…
О боже. Чёрт... Я-то думала, трель только у меня в голове. А это Павел песенки насвистывает, устраняет «погром».
Жалко его. Такой безмятежный. Он ещё не знает…
И я не знаю, как себя вести. Совсем игнорировать, после того как видела все достопримечательности на его теле, глупо. Хорошо, на «экскурсию» не успела сходить.
Надо смотреть по обстоятельствам. Пока прикинусь шлангом. Если Павел решит, что у него амнезия, значит, так тому и быть, я подыграю. Тем более что я сближаться не планировала. Он мне ничего не обещал вроде бы, и вообще, странная ситуация.
Стоит об этом подумать, как на крыльцо выходит Хаматов. С голым торсом и без намёка на скованность Павел не выглядит гостем. Пытаюсь взглядом показать ему, чтобы разул глаза. Он, по всей видимости, в пантомиме не силён. Хмурится, как будто у меня живот скрутило.
— Ты это… Жень, больше не спотыкайся о стулья. Второй раз такого счастья он может не пережить, — не упускает он случая подшутить надо мной.
— Скажите, Женя, в хозяйстве без мужчины, как без рук! — комментирует Ляля, кивая в сторону бывшего мужа. — Вам очень повезло с соседом. Поверьте, я знаю, что говорю.
Хаматов перестаёт улыбаться, карие глаза становятся колючими и неприветливыми.
— С каких пор ты стала ценить в мужчинах хозяйственность? — медленно произносит он, облокачиваясь о дверной косяк в обманчиво ленивой позе. — Насколько я помню, тебя волновал лишь тугой кошелёк.
— Влиятельность и связи, — поправляет его Ляля с мягкой улыбкой. — Каждому своё. Маленьким людям нужно меньше для счастья. Кристальный воздух, тишина и, чтоб было кому иногда прибить гвоздь — тоже весьма недурно. Правда, Женя?
С виду беззлобная, но очень острая шпилька. И ведь не возразишь! Кому Прованс с его лавандовыми далями, кому стакан сурового рассола...
Моя внутренняя богиня с таким раскладом в корне не согласна.
— Счастье — это обнять своего ребёнка. Гвозди, как и связи, рядом не лежали.
Юрьевна, одобрительно крякнув, переводит насмешливый взгляд на Лялю, как бы говоря: «выкуси, кукушка!».
Та в полемику не вступает. Крайне благоразумная барышня. Милая до зубного скрежета!
— Так, дамы, — рубит Хаматов. — Пообщались и хватит. У нас тут деревня, а не курорт, в конце концов. Живность сама за собой дерьмо не уберёт. Ляля, а ты прощай, лодырям и белоручкам здесь делать нечего. Схватила чемодан в зубы и чеши на остановку. Пропустишь автобус, следующий не скоро.
— Я к сыну приехала, — кротко, примирительно даже, произносит она. — Я понимаю твой гнев, но помешать нам видеться ты не имеешь права. Я в детской или на раскладушке посплю. Да хоть на улице! Обещаю, моего присутствия ты даже не заметишь.
Хаматов хмурится ещё сильнее.
— У тебя со слухом проблемы? Проваливай.
— Это Вове решать. Ребёнок не должен страдать из-за твоих обид.
По сути, Ляля права. Но почему такое циничное чувство, что это всего лишь предлог и дальше мозолить Паше глаза? Или я отношусь к ней предвзято?
Я вынуждена себя одёрнуть. Нехорошо судить о человеке с чужих слов. Кто там у них виноват — не моё дело. Мне в это лезть не надо. Хочется, но ой, как не надо!
— Так, может, заодно сходите и спросите у Вовочки? Что за страсть такая к публичным скандалам? — Подскакивает Юрьевна, сверкая кровожадным азартом в глазах.
— Вот! Здравая мысль, — не теряется Ляля и добавляет для меня миролюбиво: — Ещё поболтаем!
Хаматов, не сводя глаз с бывшей жены, шумно вздыхает.
— Свалилась на мою голову…
Стыдно признать, но так и тянет поддакнуть.
— Иди уже, — вмешивается в немую сцену Юрьевна.
Да, не в припрыжку, конечно, но Павел, ничего не ответив, уходит…
— Думаете, Вова будет так же категоричен?
— Какая ни есть, она его мама, — следует неутешительный ответ. — Может, не будем ждать, пока пацан прозреет? Устроим этой фифе тёмную.
— Пусть сами разбираются. — С деланным равнодушием пожимаю плечами.
— Мне показалось, что между вами химия…
— Вам показалось.
Нет у нас никакой химии. Не дура же я вмешиваться. Ведь получается, что ни себе ни людям.
Эх, мама, как же в себе запуталась!
— Ну как знаешь. Надумаешь — я в деле.
Сославшись на головную боль, отправляю её восвояси.
Всё валится из рук. Лежу, хожу, пробую читать, а взгляд так и тянется к окну. Похоже, опоздает Лялечка на свой автобус…
Сосредоточиться на чём-либо другом не получается. Пытаюсь представить, что у них там происходит. Бразильские страсти, наверно. Снова ложусь на диван, грущу.
Мерещится Лялин голос. Спрашивает, где я.