От близости его злого лица пересыхает горло. Я туплю как малолетка! И смущаюсь так же.
— Я всё съел, — сообщает Павел с каким-то мрачным торжеством, причём как-то так выходит, что наши губы чуть ли не соприкасаются. — Слышишь, ВСЁ! До последней крошки. Теперь тебя хочу…
Голодный рот впивается мне в шею нагло и жарко.
Точно бандит. Самый настоящий!
Ведёт себя так, словно ему закон не писан и всё вокруг — его собственность. Я таких борзых множество перевидала. В кино. Просто один в один!
И лапали они за все места героинь точно так же: дерзко, грубо, без позволения. А потом те просыпались падшими женщинами, если вообще просыпались. Или, как в «Бригаде» — влюблялись, затем за компанию попадали под пули. Не ждёт меня ничего хорошего, в общем. Хоть и плывёт голова от такого напора.
— Сдурел? — сдавленно шепчу я, упираясь в мужскую грудь слабыми пальцами. — Если нас увидят, мне конец! Сплетни пойдут, кто мне потом детей учить доверит?
— Пошли в дом, — коротко выдыхает Павел отстраняясь.
А я только того и жду. Пока он медлит, тяжело дыша, пригибаюсь и проворно проскальзываю под его рукой.
Бег мне всегда давался легко, на физкультуре хвалили. Озабоченный сосед быстро теряет меня в ночи. Рычит благим матом и срывается следом. Судя по топоту, налетит — затопчет.
Ночью видимость плохая, зато слышимость компенсирует. Я забираюсь под куст у забора, чтобы не выдать себя шелестом трав и не сломать себе ноги.
— Женечка, выходи по-хорошему...
Дышу через раз. Тяжёлые шаги замедляются, звучат совсем близко…
Жутко становится прямо до дрожи.
Этот бандит наверняка не в первый раз людей отлавливает. Чутьё у него звериное просто!
— Ну, раз ты так хочешь, давай поиграем...
Притаившись, не двигаюсь и не моргаю.
Только бы не попасться под горячую руку. Господи, пусть он дальше пойдёт.
Неожиданно рядом звонит телефон. Шансон, прости господи... про Магадан!
Коротко выматерившись, сосед отвечает.
— Ну, что там, пробили? Понятно. Так я и думал, что крыса. Меры вы знаете… Ну и? Что вы бздите в две задницы? Кончайте с ним. Всё, отбой, говорю! Я занят.
Отлично. Он ещё и мокрушник.
Вся в холодном поту закусываю ладонь. Мама, я в полной заднице!
А шаги тем временем опять приближаются. В тусклом свете луны уже различимы кроссовки.
Очередной звонок чуть не взрывает мне сердце.
— Да! — рявкает он уже с неприкрытой яростью. — Да что ты? Надо же… — ехидно стынет его тон. — Я учил тебя пользоваться пистолетом. Суёшь в отверстие и вперёд. Всё, не беси меня. Как-нибудь справишься.
Я вся сжимаюсь, как будто это меня хотят прикончить, предварительно сунув пистолет в какое-нибудь «отверстие». И за малым не срастаюсь с кустиком на молекулярном уровне, когда ветки начинают трещать над моей головой.
Улыбка на лице соседа реально маньячная!
— Ку-ку, красавица. Добегалась?..
Глава 8
Глава 8
— Выползай, красавица.
— Не буду.
— Я пока прошу по-хорошему, хватит жопу морозить. Ну-ка, живо ко мне!
— Где хочу, там сижу! Это моя собственность.
— Не беси меня, Женечка. Завтра выкуплю этот дом, станет моя.
— Тебе меня не запугать, рожа бандитская.
— Я ещё не начинал. Накормила меня дрянью какой-то и думаешь я теперь тебе пёсик ручной?!
Что-о-о?! Так мои кексы никто не оскорблял!
— Да мужики за этой «дрянью» в очередь встают!
— Не мужики, а лохи немощные.
— А ты весь из себя мачо брутальный?
— Нормальный я. Ещё никто не жаловался, — огрызается Павел.
— Ну-ну, рассказывай. Так-то у тебя аргументы вялые, — Задираю голову, но всё равно не получается смотреть выше ширинки.
— Я тебе сейчас покажу вялые… — сдавленно рычит Хаматов, как будто я его смертельно оскорбила.
Чувствительные все такие, боже мой…
Тут на мою удачу, соседа снова вызывает Магадан. И пока он, чертыхаясь, отклоняет звонок, я сайгаком выстреливаю из кустов.
— Стой, зараза! — доносится мне злобно вслед. — Мы ещё не закончили!
— Ты просишь плохо! — не уверена, что он расслышал всё как надо, потому что на ухабах получается что-то вроде «ты просто лох!». Что приводит преследователя в ещё большее бешенство, а мне поддаёт такого ускорения, что на гоночной трассе пришла бы первой к финишу.
Вдоль дороги деревья расплываются прозрачной акварелью, сливаясь в тумане с низкими тучами. Впереди поворот, и если всё пройдёт гладко, то он на пару секунд меня потеряет из вида.
А куда побежит незнакомый с местью человек? Логично, что прямо. Поэтому сворачиваю на первую же тропинку.
Освещения нет и видимость так себе. Зато меня не найти по клубам пыли. Из-под подошв вылетают только клочья травы, да роса мочит щиколотки. Ох и бодрит!
— Стой, мать твою! — доносится справа. — Ты же ноги сломаешь себе, идиотка!
Да лучше гипс, чем проснусь подстилкой бандита!
Не знаю, сколько времени петляю. Тропинка обрывается полосой препятствий: кладбище, кусты, могилы… Значит, правильно бегу. Ворота эти я уже видела, когда гостила у Юрьевной.
Вот сейчас влечу, всё ей выскажу! Элитный район у реки, говорила она, пастораль… А про соседей, блин, предупреждать не надо?!
Но дома у завуча в разгаре скандал. В окно вылетают такие слова, как «прибью», «отрежу» и «раздевайся, скотина». Так сразу не понять, супруги ещё ссорятся или уже мирятся? Но свидетелем ни того, ни другого я быть не хочу.
Почесав затылок, иду на конюшню, мимо Афанасия к сену. Зарываюсь в стог и, сложив руки за голову, смотрю в потолок.
Если Юрьевна взялась выяснять отношения, можно не суетиться. Приступ словесного недержания ещё не скоро пройдёт. Можно спокойно подумать, что делать дальше. А ситуация стрёмная, с какой стороны ни глянь.
Это на адреналине можно спокойно сигать через ночное кладбище, и никакие шорохи не будут подозрительными. Какой дурак восстанет из могилы, когда по той бежит стадо бизонов? А теперь меня немного отпускает, и до восхода я носа отсюда точно не высуну!
Да и какие претензии к Юрьевной? Опять посоветует бить по рукам негодяя. Иначе запишет в твари дрожащие, и больше ни слова приличного я от неё не услышу. Но как же, ударишь его! У бандюги вон лапы какие... загребущие, сильные…
Так в позорных мыслях о руках Хаматова я незаметно для себя засыпаю.
Снится мне Павел. Темно, жарко, одуряюще пахнет примятая трава — разврат, как он есть. Все две минуты, что я протестую, сосед обещает завязать с криминалом. А потом расстёгивает брюки, и возражения на том себя исчерпывают. Да только в миге от грехопадения, мне в бок упирается… ствол пистолета!
— Совсем девка спятила! — говорит. — Жить надоело?
Подскакиваю как ошпаренная. Смотрю по сторонам, моргаю.
Потом ещё раз. Постепенно вспоминаю прошлый вечер. Ступор сменяется конфузом крайней степени. Ещё немного — вспыхну!
Муж Юрьевной тоже порядком растерян. Не каждое утро в конюшне аншлаг.
— Простите, Василий. Который час?
— Почти семь!
— О, нормально. Мне ко второму уроку, успею. Спасибо, что разбудили.
Пошатываясь, поднимаюсь на ноги. Давно я так не высыпалась! Только всё тело чешется.
— Ты ополоумела? Куда намылилась? Во двор нельзя! Натаха увидит — обоим хана! — Он встаёт у меня на пути, потрясая вилами, черенком от которых недавно ткнул мне под рёбра. — Жена как раз меня в измене обвиняет. Вчера проверяла на царапины, в сарай выгнала спать. А тут ты вся из себя Венера. С соломой в волосах!
— Да ну, вы что такое говорите? Я всё объясню.
— А если не поверит?
При её-то больном воображении?
— Такое возможно, — признаю с неохотой. — Что же нам делать?