Василий морщит лоб, прислоняет вилы к стене, проходится перед стойлом коня — руки за спину. Тревожно выглядывает в щель от двери.
— А знаешь – что? Полезай-ка ты в лаз! — Показывает на просвет между досками шириной в сантиметр.
— Как?!
— Бочком, конечно же, — выдаёт он на полном серьёзе. — Только похлёбку с собой прихватить не забудь.
— Зачем? — Хлопаю глазами, отказываясь верить в серьёзность его слов.
— Алабаи у нас добряки только пока накормленные, — рассказывает он, почёсывая жиденькую бороду, и ногой придвигает ко мне жестяное ведро. — Бери-бери, тут тоже кости.
В смысле «тоже»?! — на этом моменте бы возмутиться, но честно говоря, сейчас не до того.
— Мне кажется, это плохая идея.
— У тебя есть другое предложение?
— Нет, пожалуй.
Василий ловко отодвигает доску в стене прямо за стогом и замирает, к чему-то прислушиваясь.
— Бегать быстро умеешь?
— Вполне, как выяснилось.
— Прекрасно. Проваливай. Срочно!
Моя голова благополучно проходит в узкий лаз в момент, когда со стороны двери раздаётся грохот.
— Вот ты где, негодяй!
Юрьевна. Опять не в духе.
От души выматерив свою любовь к выпечке, в ускоренном темпе пытаюсь протиснуть зад вслед за туловищем. И застреваю.
Взгляд мечется по местности, пока не упирается в две конуры. Оттуда на меня таращатся алабаи. Каждый размером с медведя. Проклятье!
Надо было сразу сдаваться. Теперь чего говорить-то?! И чем? Жопой к озверевшей хозяйке?! Извините… Простите… Я тут подумала, дай-ка в гости зайду. С чёрного хода… Ну нафиг. Вот это я попала, ядрёна кукуруза!
— Милая, — тем временем с опаской блеет Василий. — Коня кормлю, разве не видишь. Где мне ещё быть?
— П-ф-ф, за дуру меня держишь? — леденит мне душу недоверием Юрьевна. — К бутылке, предатель, решил приложиться?
— Ну, какая бутылка, Натусик? Хочешь, дыхну?
— Конечно, дыхнёшь. Но сперва я отыщу твою заначку. Сам отдашь или мне тут всё вверх дном перевернуть?
— Вот я всегда знал, что наш брак погубит недоверие.
— Ты что-то попутал. Его погубят твоё блядство и алкоголизм.
— А вот первое ещё надо доказать!
— Будут доказательства, я сразу овдовею!
Ответную реплику заглушает заливистый лай. Очухались волкодавы…
Положение у меня — мама не горюй. И выяснять прочность привязи нет ни малейшего желания. Подтягиваюсь, сгребая руками траву, только так!
— Наташ, поди-ка глянь, кто к нам принесло такую рань.
— Да щас! Думаешь, самый умный? Я пока к воротам метнусь, ты заначку свою десять раз перепрячешь. Нет уж, Вася. Ты иди, а я тут уборкой займусь. Генеральной.
Ой-ёй!.. Если она пройдёт ещё немного вглубь, мне хана!
Доски шоркают по карманам джинсов. Ткань трещит, но вроде как выдерживает. Есть! Плашмя выпадаю в траву. Позади продолжается спор, спереди лают собаки. А в скором будущем маячит возвращение домой. И я буду не я, если вернусь поверженной.
Кидаю в собак ведром с костями, а потом даю дёру, не дожидаясь, когда хозяйка выглянет на грохот.
На свежую голову вспоминаю, что говорила мачеха о повадках бандитов. Они же все хищники! И считают, что если травоядных не прессовать, те расслабятся. А значит — осмелеют, осмелеют — захотят лучшей жизни. Власть над лохами будет потеряна. Кем тогда ужинать? Да кем угодно! Но это буду не я.
Не видать Хаматову меня на блюдечке, как собственных ушей.
Пусть только попадётся мне, бандюга. В порошок сотру!
Глава 9
Глава 9
Павел
Ночь я провёл, как и положено любому мужику после конской дозы возбудителя — без сна и с миллионом сожженных калорий. Одна беда — я был один. Пока кружил по всей деревне, дымился аж во всех местах!
Ох, только попадись мне Женя, не знаю, что с ней сделаю! Всё равно она мне уже отомстила за все прегрешения, прошлые и будущие, оптом. Можно ни в чём себе не отказывать. Осталось только отыскать эту пришибленную.
Сейчас бы в постели лежал, а не росу по полям собирал. Чего я к ней вообще полез со своей морковкой? Пристроить было некуда? Ага, нашёл место по душе. Не «огород», а минное поле!
Главное, как она ловко втёрлась в доверие. Кексом меня поманила, как глупого пуделя! Удостоверилась, что я всё проглотил, и слиняла. Типичная женская месть — возбудить и не дать. Боже, как я на эту старую уловку повёлся? Болван доверчивый. Прискорбно, что скрывать, теряю хватку. Неужели, старость?..
Коза она горная. Чухнула в ночь, а мне переживать теперь, где её носит. Сто пудов заблудилась или шкерится где-нибудь. Звать бессмысленно, не отзовётся, но я всё равно не бросаю попыток:
— Фламинго, на выход! — на всякий случай шифруюсь, чтоб не позорить гадину на всю деревню.
В глаза будто песка насыпали, выдохся совсем, едва передвигаюсь. Небось нашла себе лежбище и угорает с меня. Ей мои стёртые ноги до звезды, эгоистке. Да, конечно, ей только в радость! Шутка удалась. Даже обидно немного, что первым до чего-то такого же отбитого не додумался.
Справедливости ради замечу, что резон прятаться есть. Я бы тоже после такого зассал на глаза себе появляться.
Да ни хрена она не боится! Вон идёт как ни в чём не бывало. Даже не озирается.
— Не подходи ко мне ближе, чем на метр! — издалека кричит Женечка, потрясая в воздухе щуплым кулаком. — А лучше ближе, чем на два! — исправляется, глянув косо на мои лапищи.
— Мне кажется, ты не в себе. — Настолько, насколько может быть в своём уме разгуливающее в семь утра по полю пугало. Но этого я вслух не говорю, конечно. — Многие женщины хотели бы отдаться мне хоть здесь!
Соседка так громко фыркает, что позавидует любой конь. А потом замирает и принимается разглядывать бурьян, что-то беззвучно бубня себе под нос.
— С тобой всё в порядке?
Внешне она вполне бодрячком, а вот умом не возьмусь поручиться.
— Я сейчас кое-что тебе покажу. И ты должен будешь в точности выполнить моё требование, если не хочешь вытаскивать шипы из задницы, — возбуждённо выпаливает моя пропажа.
Наверно, таблетки на меня ещё действуют, потому что любые слова в контексте спущенных штанов до сих пор звучат интригующе.
— Мне уже начинает нравиться. Валяй! — Радостно дёргаю бегунок на ширинке.
— Хаматов, прикрой срамоту. Ты не угадал.
Когда у женщины такие влекущие губы, спорить с ней невозможно. Особенно если шибко не вслушиваться. Куда интереснее представлять их мягкость, вкус и податливость.
Хорошо, что кроме нас на поле ни души...
— А ты затейница, Павловна! Ладно, попытка номер два. Это имеет что-то общее с загадкой: туда-сюда, обратно — тебе и мне приятно?
— Маньяк озабоченный, — бурчит она, теряя ко мне интерес.
— Вообще-то, я про качели, за инцидент у которых ты хотела вчера извиниться, но потом что-то пошло не так, — усмехаюсь криво.
И кто теперь озабоченный, а?
Женечка морщит нос недовольно. Наверно, ждёт, что я тоже извинюсь за то, как мы познакомились. Не дождётся! Дело не в том, кто первый начал, а за кем останется последнее слово. Будь я ведомым, до сих пор бы коров пас. А так ни в чём себе не отказываю: — хочу, сплю, хочу — за девками до рассвета гоняюсь, или вот как сейчас — пялюсь на зад симпатичной соседки.
Интересно, что она в том бурьяне потеряла, остатки адеквата?
— Смотри! — торжественно восклицает Женя разгибаясь.
В её руке варварски выдранная с корнем ворсянка. И всё. Ничего занимательного.
— И это тоже не морковка, — говорю на всякий случай.
— Правильно, это — средство от дураков, страшная штука в умелых руках.
Мой взгляд скептически выделяет из общего ансамбля шипастые шишки. Средство, блин! Насмешила.
— Ты меня им принуждать будешь? — интересуюсь небрежно, убирая руки в карманы.