Но Сонни – козел, тут без вариантов.
Погасив гнев, чтобы не портить чудесного избавления от служебных обязанностей на целых сорок минут раньше положенного, Роджер сосредоточился на окружающих красотах. На старой архитектуре квартала, потоке машин, на кадках с цветами, что стояли на узких балкончиках и возле подъездов.
На лицах прохожих, погруженных в собственные переживания или, напротив, раскрепощенных. Люди жили, люди торопились и делали ошибки. Такое случалось.
Вот мостовая и велосипедисты, вот пиццерия с витриной с живым видео. Все их ролики Роджер выучил наизусть, в том числе тот, где сыр разговаривает, а потом сам истирает себя на терке и укладывает на пышки.
По его мнению, реклама была глупой, но краски не подкачали, и вообще, Роджер любил пиццу, когда заканчивалось мясо, молоко, сертвольтдская селедка с горчицей и… Сразу после селедки шла пицца. Он любил пиццу.
Всего лишь десять минут быстрой ходьбы, и Роджер прибыл к любимому бару «Гранджер», лучшей питейной точке во всем юго-западном районе города. Случалось, он угощался в «Полицмейстере» и в «Панамере», но это было на халяву, и, если честно, он даже не помнил, с чьей помощью попал в «Панамеру».
Запомнил лишь громкую музыку, тяжелые портьеры и стопку рвотного в туалете.
Рвотное тогда ему не помогло, и все переместилось на понедельник. Все утренние ощущения, холодный душ и в конце концов четыре большие таблетки алкорегенератора.
Переступив знакомый порог, Роджер перевел дух и неспешно направился к стойке пока еще пустого в это время бара.
Бармен заметил его и поприветствовал высоким бокалом «карвардского флага», совмещавшего в себе абрикосовую водку, жженый кленовый сироп и минеральную воду с каплей жасминового масла.
– Как ты узнал, что я сейчас подойду? – спросил Роджер, забираясь на высокий стул и принимая из рук бармена высокий стакан.
– Ты не поверишь, я делал это для себя. Сейчас пусто, и мне немного взгрустнулось.
– «Карвардский флаг», сделанный барменом для себя, – это дорогого стоит, – заметил Роджер и посмотрел бокал на свет, излучаемый расставленными по углам светильниками.
– Ты сегодня рано, – бармен взглянул на свои часы. – На целых сорок минут…
– Эх, Тони, сегодня я капитально нажрусь, – пообещал Роджер, отпивая добрую половину своего коктейля.
– Я думал, это было вчера.
– Это было вчера, это будет завтра и это будет всегда, пока есть деньги, приятель, – пообещал Роджер.
– Тебе сорок два года, мог бы найти и другое занятие, – заметил Тони, у которого имелась жена и двое курчавых ребятишек. Роджер видел их не один раз и как-то передавал им сладости. Какие именно – не помнил. Он просто указывал на коробку конфет и говорил – передай своим крепышам. Но плут Тони присваивал деньги, тем самым как бы передавая их этим самым деткам.
4
Проглотив «карвардский флаг», Роджер почувствовал себя лучше. Исчезла вся эта суета, ушла напряженность. Мир стал более гармоничным, хотя, конечно, пара сволочей всю эту картину все же портила.
– Что теперь? – спросил Тони.
– «Зеленый фонарь».
– А не слишком ли резко, приятель?
– Давай-давай, не задерживай. Это не я говорю, этого требует все мое существо, – сказал Роджер и, повернувшись, посмотрел на зал.
Пара немолодых дам, потягивающих что-то мятное, несколько знакомых одиночек, которые пьют под книгу или под наушники – музыку слушают. Лица знакомые, но фактически это неизвестные Роджеру люди. Они даже заказ делали, опустив глаза к полу, но Тони такие ребята нравились.
– С ними никакой мороки. Они не заставят, как ты, Роджер, выложить всю подноготную. А вот ты – въедливый сукин сын, тебя как будто обучали к людям в доверие втираться.
Заметив уставившегося на него субъекта, Роджер словно поперхнулся и повернулся к Тони за разъяснениями.
– Да ты его знаешь, он тут уже второй месяц охмыряется. Пьет все, что ни предложу.
– Но это же…
– Ладно, не газуй, приятель, – сморщился Тони. – Для меня нет никакой разницы – цифровик это или человек.
Роджер отставил стакан и собрался развести руками, но Тони его опередил:
– Перестань, по закону они такие же, как мы, и я не могу отказать ему, тем более что…
– Что? – сразу спросил Роджер.
– Ну, то есть этот парень страдает. Он приходит за успокоением, заказывает бурду для проформы и ждет только разговора.
– С кем?
– Мне кажется, ему все равно, с кем. Он хочет бросить якорь хоть где-то, но к нему никто не подсаживается.