– Я не собираюсь вам нравиться, сэр.
– У вас есть эксклюзивное право посвящать в рыцари? Отлично. Как хорошо, что мужчина никогда не позволит себе драться на дуэли с дамой. Остается только подсыпать яду в утренний кофе или кинуть ножом при совместной трапезе. Или пожарить поганки-грибы. А так я весь к вашим услугам.
Роман встряхнул головой, приподнялся, слегка поклонился, отводя правую руку в сторону.
– Точно! Шут гороховый! – прошипела Лиля, почувствовав, что начала успокаиваться. – Злиться я на тебя долго не могу, ведь полцарства можно отдать за твою улыбку! Все, молчание!
– Нет, так дело не пойдет! Пойми, Перетта сама еще не разобралась в своих чувствах. Ей лестно, что Арлекин из-за нее залез в эту бочку и отказался от земных радостей. Но она еще не понимает, действительно ли он ей нужен, что не мешает ей с ним кокетничать. Когда же он поддается на её чары, она снова с ним холодна. Ведь она узнает, что он притворялся безумцем. Ну, и так далее. Потом и Арлекин отрекается от любви в пользу вина и философии. То есть любовь для них всего лишь попытка к игре, даже не сама игра, попытка игры в куртуазность и возвышенность. А ты играешь как дешёвая проститутка! Или как слишком дорогая Настасья Филипповна!
– Ну, это уже слишком!
Лиля до этого сидела на стуле, единственном стуле в этой небольшой комнате с высокими потолками. Диван был не заправлен, на подоконнике в пепельнице громоздилась куча окурков. И она пыталась внести уют в эту беспримерно запущенную нору одинокого волка! Вот уже неделю она приходит сюда репетировать, Роман объяснил ей, что это комната его одинокого друга, который уехал в отпуск, и здесь будет удобнее. Тем более что он еще не решил, брать её в спектакль или нет. Прослушивание Лиля успешно завалила, а домой ехать не хотелось. Нужно было искать работу, предстоял трудный разговор с теткой на тему, что нужно потерпеть с авансом за жилье. Роман не сказал ей ничего определённого, но ей нравилась роль.
Это так отвлекало от реальности, что она самозабвенно учила текст, хотя репетиции давались ей с трудом. Роман, если ему что-то не нравилось, не говорил об этом прямо, начинал издалека и выдавал свои замечания как бы между прочим, наращивая давление. Колкости сыпались градом, благо две тихие соседки по квартире не обращали внимания на их жаркие перепалки. Так она и моталась каждый день с Гражданки на Лиговку и обратно.
Почему-то она сразу решила, что не будет давать ему поводов для соблазнения, хотя они и поцеловались пару раз в наступающих сумерках. Сердце её лихорадочно застучало, ожидая продолжения, но продолжение последовало в виде стандартного провожания до станции метро, мимо задумчивого Достоевского и синих куполов собора на площади. Легкий воздушный поцелуй, когда она уже стояла на удаляющемся эскалаторе. Где он проводил остаток вечера, ночевал ли дома, была ли у него женщина – она ничего не знала. Он так и остался странным неисследованным объектом. Её злило, что он не проявляет к ней никакого интереса как к женщине. Злило, что нет никакой определённости в жизни. Но с мазохистким рвением она приходила к нему снова и снова, ожидая, что какое-нибудь ружье все равно выстрелит.
Как-то одним тихим светлым вечером репетиция не заладилась. И они пошли гулять по скучно-серым улицам.
– Почему ты до сих пор не женат, Роман?
– Видишь ли, творческие люди крайне неудобны в быту. Они вообще опасные люди для общества, одинокие волки, пытающиеся изменить мир.
– Почему?
– Почему? Да потому что от них неизвестно чего ждать. Семейный человек повязан обязательствами и страхом за будущее своей семьи. А мне терять нечего. Сегодня я здесь – а завтра что-нибудь взорву. В метафорическом смысле, конечно.
– Зачем же эти бесконечные протесты? Уж не претендуешь ли ты на роль Мышкина, который так не вписывается в общество?
– Нет… Мышкин зависим от женщин. Он хочет делать добро и страдает от своей правды. Я от правды не страдаю, и не привык прогибаться, разве это плохо. Тихий семейный уют не для меня. Потому что по своей природе я бунтарь, ненавижу все серое и бездарное.
– Дело не в семейном уюте – а в желании иметь близкого человека, единомышленника, понимающего тебя, защищающего тебя, я даже не знаю, человека близкого духовно, физически…
– Ты рассуждаешь как школьница, а романтизм – опасная штука. Да и верить людям – значит, показывать им свои слабые стороны.
– Но нельзя же никому не верить!
– Можно. А вообще мне все уже надоело. И я хочу уединиться в Аравию. Мне больше по нраву непричёсанные медведи, чем-то животное, что ходит на двух ногах.