“К чему? — сказал Боровой. — Вы никогда — понимаете? — ни-ког-да не вернете себе прежнего положения в обществе и науке”. Да, вернулось не все. Но и года не прошло, как на всесоюзной конференции в Академии наук зал приветствовал мое появление аплодисментами стоя, а еще через год на конференции в Москве я выступал с докладом о своих новых открытиях. Жаль, Борового там не было.
7. Презумпция невиновности и “порнография духа”. Кое-кто из читателей отложит в этом месте мой текст и подумает: что-то уж многовато признаний — то в действиях, то в склонностях. А может быть, автор и впрямь — того? Дыма без огня не бывает.
Заниматься опровержениями не стану. По многим причинам.
Во-первых, потому, что это невозможно в принципе. А Вы, читатель, чем Вы докажете, что Вы не такой? Своим браком, наличием детей, мужскими вкусами в одежде и занятиях? У многих осужденных по ст. 121 все это было. Ваше единственное прибежище — презумпция невиновности. Вы и не обязаны доказывать, что Вы не верблюд. И я не обязан. Это обвинители должны доказать обвинение, и если не сумеют, то человек невиновен.
Во-вторых, не в этом суть моего дела. Еще раз напоминаю: склонности неподсудны, судят за преступные деяния. Более того, закон запрещает не всякие гомосексуальные контакты, а лишь сношения между мужчинами, и притом только сношения одного вида — анальные (педерастию). Любые другие сношения между мужчинами и анальное сношение с женщиной неподсудны. Логики в этом законе нет, целесообразности тоже, но закон есть закон (теперь предполагается его отмена). Следствие и суд обязаны были доказать только одно — наличие подсудных деяний. То есть даже не просто гомосексуальных сношений, а сношений одного вида. То, как обвинение это доказывало, заставляет любого усомниться в наличии повода для обвинения вообще, заставляет искать другие причини всего дела — догадываться, что это была судебная расправа.
В-третьих, некорректно вообще заниматься тем, чтобы отводить от себя лично подобные подозрения. Ведь самими усилиями, стараниями очистить себя от таких подозрений я невольно как бы признаю, что отвергаемое — ужасный порок. Что самое главное — ничем не подтвердить подозрений, уйти в тень, замолчать. Это означало бы предать дело защиты тех, с кем я полтора года делил в тюрьме и лагере мытарства и позор, тогда как многие из них повинны лишь в том, что физиологически, по природе своей, не могут жить так, как другие. А они — люди, и к людям этого склада принадлежали многие, кем гордится человечество: Платон и Юлий Цезарь, Эразм Роттердамский и Микеланджело, Винкельман и Монтень, Оскар Уайлд и Бодлер, Чайковский и Нижинский. Если у Ивана Грозного и Петра Первого подобные отклонения от сексуальных норм были лишь симптомами пресыщенности и разврата, то как быть с тем, что многие любовные сонеты Шекспира обращены к юношам, а Гете в своей лирике прямо признавался в гомосексуальных увлечениях? По статистике от двух до пяти процентов мужского населения (“сексуальное меньшинство”) не могут жить иначе. Это миллионы граждан.
Расскажу эпизод грубый, но очень показательный. Когда я вернулся из лагеря, вскоре получил повестку из районного угрозыска. Неприятно удивленный, отправился туда в назначенное время и был встречен молодым сотрудником. “Давайте знакомиться. Нам положено проводить воспитательные беседы со всеми вернувшимися из мест заключения. Для удобства я группирую людей по статьям. Вот сегодня — день 121-й статьи”. Я говорю: “Но вам, вероятно, известно, что я ее за собой не признал. О чем же нам беседовать?” Он отвечает: “Да, ваше дело какое-то странное. Материалы на вас должны были бы накапливаться у нас, раз вы живете в нашем районе, а мы о вас узнали только теперь. Но и с теми, кто признает за собой гомосексуализм, беседовать не легче. Вот как раз перед вами у меня побывал один со статьей 121. Все признает. Я ему тут целую лекцию прочел, как хорошо — с женщиной и как омерзительно — с мужчиной. Соловьем разливаюсь. Он слушает, слушает, а потом прижал руку к сердцу и говорит: гражданин начальник, да я со всем моим удовольствием, только, простите, член — вы мне держать будете? У меня ведь на женщин не стоит”.