С именем Жукова-Вережникова — "серого кардинала", бывшим тогда уже вице-президентом АМН СССР, связан еще один, весьма туманный эпизод из истории бактериологического оружия, а именно участие в Международной комиссии по расследованию фактов бактериологической войны в Китае и Корее в 1952 году. Подробности об этом я узнал из книги, подаренной мне в 1957 году в Пекине [Доклад Международной научной комиссии по расследованию фактов бактериологической войны в Корее и Китае, Пекин, 1952]. Однако, насколько я знаю по материалам SIPRI [Cм. ссылку на странице 61; vol. 5, pp. 238–258.] и высказываниям моего китайского коллеги Ди Шу-Ли, результаты работы комиссии были мягко говоря "преувеличены". Тем не менее, тут уместно отметить, что исследования в области разработки биологического оружия, судя по литературным данным, еще с 30-х годов течение ряда лет проводились как в США (Форт Дейтрике), так и в Англии (Портон). Вопрос лишь в том, применялось ли оно кем-нибудь, если не считать японцев, на самом деле. Тогда считалось, что известные работы Берроуза и Бэкона по детерминантам вирулентности возбудителя чумы, не утратившие кстати значения до сих пор, являлись "отходами" военной программы. Англии.
Интерес к биологическому оружию проявляли и наши союзники по Варшавскому договору, о чем можно судить хотя бы по книге Т. Рожнятовского и З. Жултовского [Биологическая война. Изд. иностранной литер., М., 1959)]. Но есть и другие свидетельства. В 60-х годах, когда в Ростовском противочумном институте планировалось строительство аэрозольного корпуса, правда в интересах "пятой проблемы", в течение 4-х лет (с 1965 по 1969 год.) в роли проектировщиков выступали чехи. Они же должны были поставить нам оборудование для этого корпуса. Потом от кого-то я узнал, что у себя аналогичный корпус чехи построили. Поскольку это дело весьма дорогостоящее, уместен вопрос, зачем им понадобилось потратить столько денег, когда в интересах защитной тематики достаточно было небольшой аэрозольной камеры? Ведь даже мы не смогли позволить себе подобной "роскоши"!
Работы по созданию и даже испытанию бактериологического оружия на одном из островов Аральского моря у нас весьма интенсивно велись до начала или середины 60-х годов, но затем они начали сворачиваться ["Комсомольская правда", № 80, 30 апреля 1992 года]. С этим совпало и прекращение работ по подготовке строительства аэрозольного корпуса в Ростове. Причина, как я понял из нашего апологета бактериологической войны генерал-полковника Смирнова, заключалась в том, что при наличии атомного оружия целесообразность дальнейшей разработки биологического оружия у кого-то в верхах стала вызывать сомнения, поскольку при применении в качестве боевых агентов возбудителей заразных инфекций трудно избежать "обратного эффекта", т. е. перехода эпидемий от противника на тех, кто их применил. Возможно, что причиной этого оказалось также использование для разработок неизмененных штаммов бактерий и вирусов, которые не могли обеспечить все тактико-технические требования к оружию. Так или иначе, но Смирнов считал, что свертыванием соответствующих работ был нанесен большой ущерб нашей обороноспособности и, по-видимому, он был прав, поскольку успехи у нас все же были, хотя главным образом в области разработки надлежащих технологий и оборудования. Об этом я могу судить потому, что, когда директором Института "Микроб" назначили бывшего начальника НИИЭГ генерала Н. И. Николаева, он перетащил туда нескольких своих сослуживцев, которые по-новому поставили все производство противочумной вакцины, ранее весьма архаичное. Другим подтверждением могут служить работы по применению сухих аэрозолей для аэрогенной вакцинации, опубликованные генералом Н. И. Александровым и полковником Ниной Гефен (очень эффектной женщиной!). Напомню, что согласно доктрине Розбери, полностью воспринятой нашими военными, основным способом применения бактериологического (биологического) оружия считался аэрозольный. Позднее о применении бактериальных аэрозолей "в мирных целях" писали В. А. Лебединский, один из заместителей, а с 1985 года и преемник Смирнова на его посту, и генералы В. И. Огарков и К. Г. Гапочко. Все эти люди были настоящими энтузиастами биологического оружия, убежденные в его перспективности и искренне переживавшие "замораживание" работ по его разработке. Я не удивился, если бы узнал, что кто-то из них участвовал в изменении отношения "верхов" к этой проблеме и "индуцировании" дальнейшего хода событий. Однако в связи с этим возникает вопрос, почему о работах, призванных, по мнению специалистов, поднять обороноспособность Советского Союза говорили только шёпотом, а в слух утверждали, что "…"наука" бактериологической войны является наукой, поставленной на голову, глубочайшим извращением науки"? [М. И. Рубинштейн, "Буржуазная наука и техника на службе американского империализма", Изд. АН СССР, 1951, стр. 285).] Если все это предпринималось в интересах обороны, то не лучше ли было, не раскрывая секретов, широко информировать мировую общественность ("империалистов") о наших успехах, как это в свое время сделал Ворошилов, не прибегая к идеологическим вывертам? Известно ведь, что факт создания у нас атомной бомбы, который не являлся тайной, сыграл положительную роль в сдерживании "агрессора"!