Самым большим достижением лаборатории я считаю то, что в ней впервые были обнаружены плазмиды у чумного и псевдотуберкулезного микробов и доказана их роль в вирулентности Y. pestis (диплом на открытие "Плазма" № 001 от 27 июня 1983 года, приоритет — 27. 10. 77). Это было сделано за три года до первых зарубежных публикаций! Судьба нашего открытия такая же, как и упомянутых авторских свидетельств. Сейчас все можно было бы уже рассекретить, потому что наука не стоит на месте и это давно уже сделано и существенно расширено другими. Однако несмотря на мои неоднократные обращения по данному вопросу к начальству бывшей Организации п/я А-1063, никакого ответа я не имею.
К числу достижений лаборатории, хотя и не связанных прямо с работами по Проблеме я отношу также одно из первых доказательств возможности передачи грампозитивным микробам плазмид от кишечной палочки, опубликованные в "Докладах АН СССР" (1976) и в ЖМЭИ (1977). Правда, вначале эти данные встретили "в штыки" как за рубежом, так и у нас (особенно, во ВНИИгенетике), однако потом они были подтверждены и уточнены другими авторами.
Что касается работ в системе Смирнова по получению полирезистентных штаммов, а вернее штамма, то насколько мне известно успех достигнут был, хотя до заключительных работ я допущен не был. Причину мне (руководителю!) так и не объяснили и о ней я могу только догадываться. На этом мой прямой альянс с военными закончился.
Для усиления лаборатории во ВНИИсинтезбелке, вскоре после начала работ со штаммом EV, В. Д. Беляев предложил мне пригласить несколько человек из противочумных институтов (у Организации п/я А-1063 в то время был лимит на московскую прописку). Для этого лаборатория была реорганизована в отдел с тем же названием в составе трех лабораторий. Я пригласил четырех моих бывших сотрудников (трех из Ростова и одного из Волгограда). Однако в 1979 году В. Д. Беляев смог добиться только одной 3-х комнатной квартиры, которая по существовавшим нормам (я имею в виду состав семьи) подошла для моего ученика — волгоградца Л. А. Ряписа с женой, которая также хорошо знала особо опасные инфекции. Лёня стал заведовать у меня одной из лабораторий, а его жену я зачислил старшим научным сотрудником в другую лабораторию (чтобы не было "семейственности"). Еще до этого я принял на работу, переехавших ранее в Москву, двух моих сотрудниц из Ростова-на-Дону. Это в какой-то мере решило кадровую проблему. Но больше из моих учеников я никого взять не смог: умер В. Д. Беляев и все изменилось (см. ниже).
Уже в середине 70-х годов началось строительство новых центров и институтов и среди них Института прикладной микробиологии (ВНИИ ПМ) в Оболенске под Москвой. Все делалось с большим размахом, причем для дезинформации разведки противника так, чтобы это ничем не напоминало соответствующие постройки у военных, а из космоса выглядело бы как некий санаторий, где отдыхающие прогуливаются в пижамах или играют в волейбол! Большое значение удалялось и подготовке кадров. Сотрудники подбирались из числа выпускников лучших столичных и других вузов страны и, пока работать было негде, их направляли на стажировку или в аспирантуру. В случае необходимости в качестве платы за обучение соответствующие кафедры или лаборатории получали от Организации п/я А-1063 импортное оборудование и реактивы. Большинство сотрудников постепенно стали отзываться на место основной работы, но некоторые, причем из числа не самых плохих, отказывались от этого под разными предлогами и устраивались в открытых институтах. То, о чем я сказал, касалось младшего и среднего звена, а "командные" посты доставались выходцам из системы МО, в основном по знакомству. В результате на должностях заведующих лабораториями и начальников отделов подчас оказывались люди, которые ровным счетом ничего собой не представляли и в иных условиях дальше старших сотрудников вряд ли могли бы продвинуться. Однако именно эти лица служили опорой администрации институтов и центров.