Главная роль на этих заседаниях отводилась мне: заслушивали и обсуждали полученные результаты, давали "советы", а, главное, всегда напоминали о необходимости выполнения задания в срок. Однако от этого не было легче.
Трудности были большие, так как довольно быстро нам удалось выяснить, что чужеродная генетическая информация не распознается. туляремийным микробом, а собственными нужными генами он не обладает. Но дело, хотя и медленно, все же продвигалось вперед. Узнав причину прежних неудач, мы знали, как идти дальше. Работать было интересно, радовались каждому, даже небольшому успеху. Несмотря на некоторые трения с Боровиком, о причинах которых я упоминал, жить было можно.
Забыл сказать, что в это время мою фотографию вывесили на Доске почёта в центре Серпухова, а мою фамилию занесли в книгу Почета этого города. Если ли книга Почёта сохранилась до сих пор, то в ней, вероятно написано о моих достижениях "в разработке вакцин и сывороток для борьбы с опасными инфекциями и получении оригинальных средств защиты растений". Ведь именно эти научные направления декларировались на огромных, выцветших от времени транспарантах, при въезде на территорию административного корпуса ВНИИ МП! Отмечу тут же, что это была одна из неуклюжих попыток режима скрыть истинное направление работ института от посторонних глаз, поскольку о разработке вакцин и лечебных сывороток там даже не помышляли, в всяком случае в мою бытность. Получением же новых средств защиты растений действительно пытались заниматься, но тогда никакого отношения к ним я не имел.
"Самодержец"
Cum principia negante non est disputandum.
С отрицающим основы, нечего и спорить.
Однако неожиданно все резко изменилось к худшему. Каким-то образом Волжинский умудрился окончательно испортить отношения с Рычковым и в сентябре 1982 года был освобожден от должности директора ВНИИ ПМ. В "утешение" его назначили на мою прежнюю должность начальника отдела Совета (а я раньше даже не предполагал, что это генеральская должность). Как ни трудно было работать с Д. В. Волжинским, но он был интеллигентным человеком.
Почти в это же время умер Г. В. Чучкин, который незадолго до смерти получил повышение в ВПК (стал чуть ли не заместителем его начальника). В ВПК это был единственный человек, знавший меня с момента перевода в Москву и хорошо ко мне относившийся. К тому же он обладал огромным весом, причем не только в. наших кругах. После В. Д. Беляева, для меня это была вторая большая утрата.
Помимо сказанного, начался постепенный развал моего отдела во ВНИИсинтезбелке. После смерти В. Д. Беляева, посыпались бесконечные упреки в адрес отдела в том, что он ничего не дает Институту и Главмикробиопрому, а мои отчеты стали утверждаться уже директором ВНИИсинтезбелка, и то только после рецензий ВНИИгенетики. Постепенно стали сокращать численность отдела, и боязнь потери работы осложнила мои отношения с его сотрудниками, терявшими веру в мое "могущество". Может быть и можно было еще что-то предпринять, но сказывалось мое постоянное отсутствие в Москве, а неоднократные обращения о поддержке к Рычкову и Калинину эффекта не давали, вызывая лишь раздражение начальства ВНИИсинтезбелка.
Директором ВНИИ ПМ стал генерал-майор Н. Н. Ураков. До назначения во ВНИИ ПМ он был заместителем начальника НИИЭГ. Я встречался с ним в Кирове, когда числился руководителем одной из их тем (см. выше). Тогда он был очень предупредительным и внимательно прислушивался ко всему, что я говорил, даже записывал мои рекомендации в большую "амбарную" книгу. Поэтому на первых порах мне казалось, что с его переходом во ВНИИ ПМ дела пойдут лучше и мне удастся поменяться ролями с Боровиком (я имею в виду круг научных вопросов). Я даже написал ему по этому поводу несколько докладных записок. Однако Ураков заявил, что в деле распределения обязанностей все должно остаться по-старому и что из-за неудовлетворительного выполнения темы по получению штамма он ставит её под свой контроль. После этого началось… Каждую неделю он вызывал меня и моих ответственных исполнителей и выяснял, что сделано за неделю, какие результаты получены. При этом по имени-отчеству он обращался только ко мне, а остальных, по армейской привычке, он вызывал лишь по фамилиям. Ни одно из таких совещаний не проходило гладко. Все уходили злыми и обиженными. Сразу стало ясно, что хорошего ждать не приходится.