Буквально через месяц после назначения Анисимова начальником отдела туляремии, я случайно узнал, что ему удалось добиться высокой устойчивости к тетрациклину, "камню преткновения" всех наших работ. Естественно, что это вызывало удивление у моих коллег и поползли слухи, что на самом деле этот штамм он привез "в кармане" с места прежней работы, но Анисимов стал утверждать, что сделал это по "памяти". Попав в очередной раз в Москву, я рассказал об успехе Анисимова Лебединскому, занявшему уже место Смирнова. Его мнение было однозначным: "Это — кража. Он украл штамм у нас!". И реакция была моментальной; на другой же день из Москвы во ВНИИ ПМ прикатила комиссия., для расследования обстоятельств дела. В соответствии с существовавшим тогда "Режимом работы с возбудителями особо опасных инфекций", а возбудитель туляремии именно к ним и относился, работать с ними можно было лишь в специальных учреждениях и вынос культур из них категорически запрещался. Кража же штамма из военного института вообще иначе как "ЧП" расцениваться не могла! Но расследование затянулось, поскольку Анисимов продолжал утверждать, что "все делается очень просто", в чем его явно поддерживали Ураков и Тарумов. Была создана комиссия ВНИИ ПМ для сравнения моих штаммов со штаммом Анисимова. В процессе её работы обнаружилось, что, в отличие от одного из наших штаммов, который уже был взят в "дело", штамм Анисимова имел одну важную метку, присущую свердловскому штамму, а именно чувствительность к налидиксовой кислоте (её можно было использовать в качестве препарата резерва, т. е. для лечения в случае аварий при работе со штаммом, так как к обычно применяемым препаратам он был резистентен). После того, как это стало известно Лебединскому, от него приехала еще одна комиссия(уже в январе 1985 года), но штамма Анисимова не нашли. Оказалось, что его уничтожили. Тем не менее, факт кражи штамма из Свердловского института можно было считать доказанным. Однако события развернулись по другому сценарию. Не знаю, кто из членов комиссий явился его автором, но для "спасения чести мундира" официально было заявлено, что штамм действительно украден, только не из Свердловского института, а у моего авторского коллектива. Утверждалось, что Анисимов, пользуясь своим положением, получил штамм из Музея живых культур отдела и выдал его за свой. Несмотря на всё сказанное, Анисимов отделался "малой кровью": Ураков ограничился объявлением ему строгого выговора "за неэтичное" поведение как "учёного". Приказ был зачитан на заседании НТС и факт кражи получил широкую огласку (как я недавно узнал, о ней вспоминают до сих пор). Однако "честь мундира" все-таки была задета, с чем Ураков примириться никак не мог. И он решил отыграться на мне. На последовавшем вскоре еще одном заседании НТС он поставил вопрос об итогах комиссионной проверки наших штаммов и о возможности их дальнейшего использования. И тут вдруг было заявлено, что оба штамма якобы не соответствуют тем характеристикам, которые им были даны нами, и что "авторы умышленно пытались ввести в заблуждение руководство ВНИИ ПМ и Организации п/я А-1063"! Последовал вопрос Уракова: "Коллеги, какие будут предложения по этому вопросу?" и отошёл в сторонку, чтобы "не оказывать давления на коллег". Я уже говорил, что НТС был составлен из начальников лабораторий и отделов, душой и телом преданных директору. Поэтому не удивительно, что все выступившие "коллеги" стали советовать ему "строго покарать меня" (вплоть до объявления выговора по партийной линии), хотя среди них были и те, которые в первые годы ВНИИ ПМ учились у меня основам микробиологии и генетики. Среди выступивших оказался даже заведующий виварием, сказавший, что он, конечно, "еще не учёный, а только готовится стать им", но, тем не менее, он давно уже подозревал меня в попытках "скрыть истину" и что поэтому согласен с остальными (небезынтересно, что вскоре этого типа поймали с поличными на перепродаже, не помню точно, то ли имущества вивария, то ли кормов для животных). В своем заключительном слове Ураков выразил удовлетворение "возросшим уровнем сознательности членов НТС, сумевших в короткий срок так хорошо и быстро во всем разобраться". Однако он призвал всех "не быть такими строгими" и предложил ограничиться вынесением мне "общественного порицания".