После соответствующих сообщений по радио и телевидению и последовавших "танцев маленьких лебедей" я поехал на работу. Настроение у многих сотрудников было подавленное, но нашлись и такие, которые откровенно радовались, считая, что теперь с "демократами" будет покончено. Вдруг под окнами раздался гул машин: это по Волоколамскому шоссе один за другим шли танки и бронетранспортеры. Когда я возвращался домой, по обе стороны моста через реку Сходню стояли бронетранспортеры. То же я увидел у Бородинского и Кутузовского мостов.
В институте сразу был введен особый режим. Охрана была вооружена. Запрещалось также покидать здание без специального разрешения. Когда на другой день часть моих сотрудников самовольно отправилась к "Белому дому", то у них начальство потребовало письменное объяснение. Привожу выдержку из объяснительной записки моих сотрудников на имя заместителя начальника отдела:
"Доводим до Вашего сведения, что наше отсутствие на рабочем месте 21. 08. 91 с 14 00 связано с критическим положением, сложившимся в нашей многострадальной стране и в связи с обращением Президента России Б. Н. Ельцина к соотечественникам.
Победа демократии была одержана не людьми, сидящими на рабочих местах и теплых квартирах, а честными патриотами, отозвавшимися в роковой час для страны на призыв Президента России, людьми.
Нам стыдно давать в такое время объяснение по поводу выполнения нашего гражданского долга
22 августа 1991
Г. И. Кондрашев
И. А. Апанович
И. В. Сёмина
И. В. Руженцова".
Объяснение как начальнику лаборатории пришлось давать и мне:
"По Вашему требованию сообщаю, что с 15 часов 21 августа дня часов по призыву Президента России я находился у здания ВС РСФСР.
Убеждения моих сотрудников полностью разделяю. Действия их осуждать не могу, не имею права.
22 августа 1991 И. Домарадский".
Когда путч был подавлен, об этих записках начальство тут же забыло и никаких административных мер не последовало. Однако в частных разговорах, мне часто ставили в упрек участие в августовских событиях на стороне "демократов". Надо отметить, что общий настрой ВНИИ БП был не в пользу сторонников Ельцина. Это и понятно, поскольку "костяк" института составляли военные, состоящие на действительной службе и отставных. Числа первых я не знаю (это секретилось, но директор был точно из них). Что касается остальных, то своей причастности к армии они не скрывали и гордились этим (все они были выходцами из системы Смирнова или из химвойск). Неудивительно поэтому, что Калинин проявлял большую заботу о сослуживцах и давал им возможность достойно доживать в наших учреждениях. Некоторые из них были неплохими специалистами и польза от них безусловна была, но большая часть бралась за любую работу, с которой явно не справлялась, если только это была не работа дежурных по институту (или Организации п/я А-1063) или вахтеров (тут им равных не было!). Впрочем, результатов от них и не требовали. Обычно день у них начинался с чтения газет, чаще "Правды" или "Красной звезды", обмена мнениями о политике, спорами, а нередко и воспоминаниями о бериевских временах, когда был "полный порядок". Стоит ли поэтому удивляться, что в первый же день путча, Совет ветеранов войны и труда ВНИИ БП поддержал все действия ГКЧП. Не знаю, как августовские события 1991 года были встречены в других наших институтах, но днями один из свидетелей их в Оболенске рассказал мне, что обращение ГКЧП Ураков встретил восторженно, объявил себя комендантом Оболенска, потребовал безусловного повиновения и заявил, что не допустит никаких беспорядков. Зная Уракова, я вполне допускаю это.
На мой взгляд, более трагично, чем в августе 1991 года, развертывались события у Белого дома в октября 1993 года, когда я уже работал в НИИ питания РАМН. Особенно была страшна ночь с 3-его на 4-ое, когда потухли экраны телевизоров и лишь изредка появлялись лаконичные сообщения о ситуации вокруг Белого дома и телецентра в Останкино. Тем не менее, особую тревогу вызывало полное молчание властей, а героическое выступление Гайдара на площади перед Моссоветом её только усилило. Немного спокойнее стало, когда утром мимо нашего дома пошли танки и начался прямой репортаж американских корреспондентов по телевидению. Однако еще целый день, даже во дворе, слышались автоматные очереди и пушечные залпы и по-прежнему нельзя было понять, в чью сторону склоняется чаша весов.