Институты разваливаются. Помещения сдаются под разные офисы и даже склады, от чего значительные дивиденды перепадают только начальству; разрыв между его доходами и зарплатой даже "простых" профессоров ни с чём не сравним. Процветают также те сотрудники институтов, которые занимаются различными экспертизами и выдачей соответствующих рекомендаций для "внедрений" научных разработок в практику. Реактивов нет, оборудование безнадежно устарело, животные недоступны. иностранная литература перестала поступать даже в центральные библиотеки. И вина за все это, конечно, лежит на государстве, хотя многие из членов Правительства и окружения Президента нередко козыряют учёными степенями и званиями. Примечательно, что подобного отношения к науке и научным работникам не было при старом тоталитарном строе, даже во время войны и в период послевоенной разрухи: находились средства для материальной поддержки учёных, были специальные магазины, в которых им выдавали специальные пайки, а та же АМН возникла на гребне войны! Я сам как аспирант в течение всей учебы получал пособие в размере месячной стипендии на приобретение книг.
За последние годы появилась новая серьезная опасность на пути российской науки — перекачка идей на Запад, которая прикрывается разговорами об "оказании материальной помощи нашим учёным". Не знаю, кто стоит за этим, но официально операция проводится под эгидой фонда Сороса. За посулы грошовых грантов и разного рода стипендий за границу переправляются оригинальные идеи и новые подходы к решению разнообразных научных проблем и все они оседают в памяти компьютеров распорядителей фонда. Деньги же достаются весьма немногим. Фактически, речь идет о беспрецедентной, ненаказуемой форме научного шпионажа. Недаром говорили древние: "Бойся данайцев, даже дары приносящих". Небезынтересно, что у кормила фонда Сороса стоят такие личности, как неудавшийся генетик Сойфер и сын Д. М. Гольдфарба, уехавшие в США еще в 70-ые годы.
Но вернусь к моим ученикам. Я всегда считал, что их подготовка — одна из первейших задач любого учёного. В них я видел мое будущее и надеялся на то, что кому-то из них удастся сделать то, чего я сделать не мог или не успел. Ведь среди них были по настоящему талантливые и интеллигентные люди. В данном случае я не разделяю ту из заповедей, которая гласит, что "ученик не выше своего учителя" (Евангелие от Матфея, 10, 24). Поэтому я много уделял им внимания, постоянно следил за работой и от корки до корки просматривали диссертации с карандашом в руках. И у меня не было ни одного провала. Однако дело не ограничивалось только этим. Я всегда старался, чтобы между нами складывались дружеские отношения и нередко добивался этого.
В деле обучения молодежи я вольно или невольно следовал традициям, унаследованным от моей alma mater — Саратовского медицинского института. Поэтому я не могу здесь не вспомнить о моем непосредственном учителе профессоре Н. Н. Ивановском, который привил мне любовь к науке и научил критически относиться к себе. Во время прохождения аспирантуры на его кафедре и последующей совместной работы в институте "Микроб" мы много времени уделяли дискуссиям, способствовавшим моему становлению как учёного. Результатом их явилась, в частности, идея о роли ферментов бактерий в патогенезе инфекций. Проверку её я начал еще в 1952 году и она красной нитью проходит через все мои работы, вплоть до последней [Первые, очень интересные результаты, полученные в Дасангском отделении Астраханской противочумной станции, опубликовать не удалось (мне и моим помощникам Г. Захаровой и Е. Бунтину в адской жаре пришлось часам вручную прокачивать воздух через камеру, куда сажали диких грызунов)]. К сожалению, наши пути разошлись, но в памяти о Н. Н. Ивановском осталось только хорошее. С не меньшей благодарностью я вспоминаю также о первых учителях — профессоре О. С. Глозмане и доценте В. Симагиной, о которых говорил в начале.