Плохи были и церковные дела. Брестская уния, которая, казалось, заложила основы последовательного и решительного окатоличивания православной черни, обращалась теперь в ничто. Весь украинский народ восстал с полной решимостью против унии и униатов. И если еще несколько лет назад удавалось хотя бы отчасти влиять на чернь через униатскую церковь, то теперь нечего было и думать об этом. Самое упоминание об униатах стало опасным.
Так складывались события после Берестечской кампании, которая была столь старательно и заботливо подготовлена Речью Посполитой, не поскупившейся для этого ни на золото, ни на оружие, ни на людей, задолжавшей Венеции, папе Римскому, императору Фердинанду кучу денег. И не приходилось надеяться на то, что деньги эти удастся в ближайшее время взять на Украине.
Выходило, что победа, добытая под Берестечком, - только мираж. Выходило, как однажды сказал канцлер Лещинский, что каждая хата в южных провинциях короля - это крепость, которая готова выдержать осаду и предпочтет лучше погибнуть, чем сдаться на милость победителя.
Сила Хмельницкого была в том, что вся чернь стала его войском.
Однако Варшава не оставляла надежды в недалеком будущем покончить с Хмельницким. Главное - не дать ему передышки, за которую он борется всеми мерами и силами.
Хотя в Киеве был посажен королевский воевода - тот же Адам Кисель, хотя стоял там кварцяный полк под командованием маршалка Тикоцинского, хотя митрополит Коссов и заверял, что в предстоящей кампании будет поддерживать короля, - все это было довольно шатко. Хмельницкий посадил в Киеве своего умного и дальновидного дипломата Силуяна Мужиловского, а под самым городом держал десять тысяч сабель под началом Ждановича. Десять тысяч казаков стояло в Чернигове, да в Виннице у Хмельницкого было двадцать тысяч, которыми командовал Богун... А ведь, по Белоцерковскому трактату, гетману было дозволено держать всего двадцать тысяч реестрового казачества...
О каком же спокойствии могла итти речь?
Нет! Мало радости было для канцлера Лещинского в размышлениях обо всех этих делах, несмотря даже на щедрые обещания папского нунция Иоганна Торреса. Приходилось волей-неволей терпеть, ожидать новых, непредвиденных событий. И еще беспокоило канцлера то, что не видел он среди шляхты человека, который мог бы, когда будет нужно, снова повести королевские войска. Не было уже ни Вишневецкого, ни Потоцкого, обоих унесла смерть.
Канцлер Лещинский не был легкомысленным человеком и не мог пренебрегать всеми этими беспокойными делами. Он договорился с королем о созыве местных сеймиков, перед тем как соберется всеобщий великий сейм в Варшаве. Для нового и решающего похода нужны были деньги, люди, а главное - надо было втолковать всем верным короне, что дело идет о судьбах державы, о таком, что может стоить жизни королевству.
Канцлер начал переговоры с ханом, убеждая его разорвать союз с Хмельницким. Но канцлер хотел, чтобы этот разрыв произошел не сразу, а был бы неожиданным ударом ножа в спину гетману. Пусть в будущей войне хан снова придет на помощь Хмельницкому и снова предаст его. Так будет вернее.
От имени короля канцлер дал хану согласие на то, чтобы татарские отряды в счет дани брали ясырь на южных землях короны, то есть в Поднепровьи, на Украине.
Канцлер рассчитал хитро. Пусть чернь озлобится против Хмельницкого, союзником которого - это всем ведомо - является татарский хан. И верные люди Лещинского уже ловко пустили слух, будто бы татар на южные земли призвал сам гетман, чтобы за это обеспечить их помощь себе. Но вскоре в Варшаве узнали, что Хмельницкий выдал универсал к населению южных земель с призывом покидать свои дома, переселяться в Московское царство, а с татарами войны не вести, ибо сейчас он помочь войском не может...
...Когда король выдал указ о созыве сеймиков, на каждый из них, по приказу канцлера, были посланы грамоты. Их надлежало прочитать на сеймике и обсудить. В грамотах было сказано:
<Его королевская милость наш наияснейший король в свое время дал распоряжение подробно изложить в его инструкциях все то, что касается безопасности государства и что он полагал бы наипотребным обсудить на всеобщем сейме. Но уже после рассылки инструкции, из разных источников, заслуживающих полного доверия, получены новые предостережения касательно непродолжительности мира, заключенного с казаками. Соответственно этому его королевская милость считает необходимым довести означенные сведения до вашего ведома.
Прежде всего то, что Хмельницкий отрядил своих послов в Москву - бить челом царю Московскому и домогаться присоединения Украины к русскому царству. Недавно через Умань проследовал к Хмельницкому венгерский посол и вел там себя весьма надменно с нашими комиссарами. Проезжал также и мультянский посол. Но еще важнее то, что Хмельницкий выдал универсалы к населению Брацлавского воеводства, призывая посполитых терпеливо сносить зимой тяготы подданства и обещая еще до весны освободить их от власти панов. Еще подозрительнее то, что, после заключения мирного договора, у Хмельницкого было довольно времени для составления реестровых списков Войска Запорожского, а теперь он просит продлить срок до весны.
Из всех этих обстоятельств, ваши милости, легко можете представить себе, чего надо ожидать на весну. Это вскоре обнаружится, ибо, согласно с договором, казацкое войско после Рождества Христова должно перейти на ту сторону Днепра, что, вероятно, выполнено не будет. Итак, извольте, ваши милости, серьезно взвесить все эти обстоятельства, которые всякий раз подтверждаются из разных источников и которые на предстоящем сейме будут вам доподлинно доказаны, а ныне по-отечески сообщаются вам его королевской милостью, нашим наияснейшим королем.
Подумайте о безопасности Речи Посполитой и об организации войска, чтобы не пришлось заботиться об этом в последний час, и чтобы, избави от этого боже, Речь Посполитая, кровью добывшая себе мир, не пришла в разорение. Его королевская милость постоянно о том печется, и надо, чтобы и ваши милости подтвердили, что нисколько не уменьшилось ваше желание сберечь державу нашу и благосостояние отечества нашего, сотрясающегося от ударов.
По личному повелению его королевской милости - Ремигиан Пясецкий, правитель государственной канцелярии>.
...Впервые за много лет читали грамоту такого содержания на местных сеймах...
2
В тот год комета снова взволновала людей и вселила тревогу в сердца тех, кого беспокоили дурные приметы...
Шляхта возвращалась в маетки. Татарские загоны бродили по дорогам, делали наезды на села посполитых и почти совсем обезлюдили юг страны. Оставляя за собой пожарища, вопли и стоны поруганных и обиженных, гнали татары в неволю пленниц и пленников.
Тяжелые мысли терзали сердце Мартына. Великой неудачей окончилась баталия под Берестечком. Думалось: удержится ли на белом свете воля, так трудно добытая? Думалось: не станет ли гетман на сторону шляхты, не пойдет ли на поклон в Варшаву, а то, может, подастся за море искать милости у турецкого султана?
Последние месяцы Мартын все время был в дороге. Капуста, его начальник, гонял Тернового по всей Украине. Универсалы, грамоты, тайные приказы возил во все концы Мартын. Повидал свет. Наслышался такого, что и за неделю не разберешь: где правда, а где неправда?
К примеру, в Переяславе, когда ночевал у казацкого сотника Дериземли, Мартын слышал, как толковали между собою проезжие казаки:
<Гетману Хмелю теперь одна забота - как бы свое золото выручить. Под Белою он панам продался, кинул войско, а теперь собирается в Стамбул утекать. Шляхта саранчой движется на Украину. Время терять - опасность смертельная. Пока не поздно, надо всем в московскую землю податься>.
Казаки толковали между собою тихо. Мартын притворился, будто спит, но их речи долго не выходили из головы. Мартын хотел знать, - что бы там ни было, а он должен знать, - вправду ли оно так, как люди говорят? Вправду ли изменил гетман? Приехав в Чигирин и улучив минуту, рассказал о тех казаках Капусте. Полковник закрыл утомленные глаза, с укором покачал лысой головой: