- Как вас зовут, пан? - спросил скороговоркой у шляхтича.
Тот ответил не сразу. Отошел в угол шатра, скрестив руки на груди, подозрительно посмотрел на Выговского.
- Должен ведь я знать, с кем имею честь говорить? - раздраженно проговорил Выговский.
- Ясинский, - сказал шляхтич. - Думаю, что перстень, который я вам вручил, значит больше имени.
- Добро, пан Ясинский, передайте пану Лентовскому: все будет как надо, - твердо сказал Выговский.
Он принял решение. Прищурив глаза, впился в небритое, усталое лицо посланца ксендза.
- Я выведу вас из табора. Оставаться вам здесь до утра опасно, пояснил он. - Когда вы будете в Топорове?
- Через два дня, пан Выговский. Значит, согласны? - спросил шляхтич, словно не веря еще.
- Согласен!
Взгляды встретились: один пытливый, все еще полный недоверия, другой - решительный и строгий.
- Что смогу - сделаю. Я буду с верными людьми в Топорове через три дня. Возьмите с собой на дорогу хлеба, сала, нигде, пожалуй, не достанете...
Шляхтич поспешно засунул за полу свитки каравай хлеба и положил в карман кусок сала, завернув его в грязную тряпицу.
- Никакого провианта нельзя достать по дороге, пан Выговский. Все позабирали - тут казаки, там жолнеры. - Неверной рукой он налил в кружку горелки, попытался пошутить с кривой усмешкой на пересохших губах:
- За вашу булаву, пан Выговский!
Выговский потупил глаза. Шляхтич пил горелку неторопливо, с наслаждением.
...Они вышли из шатра. В нескольких шагах впереди встрепенулась какая-то фигура.
- Кто идет? - прозвучал грозный оклик.
- Я, генеральный писарь, - отозвался Выговский.
Прошли мимо караульного. Выговский впереди, шляхтич за ним.
Накрапывал мелкий дождь. Выговский шел, осторожно оглядываясь по сторонам. Рука стискивала в кармане перстень.
Вправо от дороги едва можно было различить казацкие шатры. Вдали, под возами, тлели остатки костров. Часовые перекликались в таборе. За спиной послышался конский топот. Выговский остановился. Локтем оттолкнул шляхтича в сторону. Шепнул:
- Держитесь в стороне.
Всадники поровнялись с ними. Неясно прозвучали какие-то слова и смех. Выговский узнал голос гетманского есаула Лисовца.
Решил окликнуть:
- Куда, Демьян, в полночь?
- А ты что так поздно бродишь? - спросил есаул, придержав коня.
- К Чарноте иду, - объяснил Выговский. - Как будто проясняется...
- Еду в ханский табор, к гетману. Ну, прощевай!
Всадники протопали и исчезли во мраке. Дальше Выговский и его спутник шли молча.
- Не в ту сторону идем, - беспокойно прошептал шляхтич.
- Так вернее, тут стражи нет, - пояснил Выговский. - Вот, спустимся в этот яр и выйдем на дорогу. Дальше можете итти один. Вот тропка.
Он взял шляхтича за руку. Тропка сбегала круто вниз. Оттуда повеяло прелыми листьями, где-то вблизи журчал ручей.
- Куда это мы попали? - забеспокоился шляхтич. - Я отсюда не выберусь, пан Выговский.
- Ишь, какой вы пугливый. Не беспокойтесь, за яром дорога как ладонь.
Выговский осторожно спускался. Слышал за спиной прерывистое, беспокойное дыхание.
- Одну минутку, - сказал Выговский хрипло, пропуская шляхтича вперед. - Сдается, тут направо...
Шляхтич, как слепой, расставил руки. В тот же миг он почувствовал, как что-то острое вонзилось ему в спину, и он упал лицом в мокрую траву.
Выговский выдернул кинжал и еще раз изо всей силы ударил шляхтича.
На рассвете генеральный писарь сидел в своем шатре. Сквозь разрез шатра скользил солнечный луч. Июльский день обещал тепло и хорошую погоду. Выговский чувствовал, как постепенно спокойствие наполняет его сердце. Не стало шляхтича и не стало опасности. Все исчезло, словно дурной сон. Судьба скороспелого гетмана Забузского не могла привлекать его. Он чувствовал всем существом своим, что еще не настало его время.
Позавтракав, генеральный писарь выехал в ханскую ставку, где утром должен был состояться совместный военный совет. Солнце рассеяло сизую завесу туч. С востока шел погожий день.
...Шляхтича Ясинского тщетно ждал в Топорове, в королевском лагере, преподобный отец Лентовский.
Шляхтич Ясинский в Топоров не вернулся.
...Утром двадцать восьмого июля канцлер Юрий Оссолинский в походной королевской канцелярии вручил православному шляхтичу, сотнику Забузскому, гетманские клейноды. Хмурый, приземистый сотник Забузский, преклонив колено, принял обеими руками булаву, поцеловал ее. Дрожащим голосом принес присягу на верность королю и Речи Посполитой.
По окончании церемонии князь Четвертинский сказал канцлеру:
- После того, как мы дали хлопам нового гетмана, они поймут, что Хмеля мы считаем вне закона... Теперь можно было бы его отравить, если бы нашелся храбрый и решительный человек...
Ксендз Лентовский, присутствовавший при этом, возвел глаза к потолку и пошевелил тонкими синими губами.
Шляхтич Малюга стоял поодаль. Он не вмешивался в беседу вельмож. Он стоял и молчал. Был он тут по распоряжению ротмистра Бельского, ожидая может быть, его призовет к себе король.
В одиннадцатом часу утра король Ян-Казимир сел завтракать.
В это же время в шатре хана Ислам-Гирея начался совместный военный совет гетмана, хана, полковников и мурз.
Оставив достаточно войска под Збаражем, главные силы Хмельницкого и хана тайно снялись с места и быстрым маршем вышли на Зборовский шлях.
У гетмана были верные сведения о том, что король с армией намерен переправиться на левый берег Стрыпы. Капуста, прискакавший ночью, заверил гетмана, что это именно так. Значит, теперь оставалось выйти на выгодные позиции и одновременным внезапным ударом двух армий уничтожить войско короля, или принудить его к полной капитуляции.
Гетман хмуро глядел на визиря Сефер-Кази, путано и хитро излагавшего условия совместного наступления. Было от чего хмуриться: ночью стало известно о гибели Морозенка под стенами Збаража.
<Нынче Морозенко, вчера Бурляй, а еще сколько сотен казаков...> подумал скорбно гетман, и сердце его налилось лютой ненавистью к ханскому визирю, ко всем этим внешне угодливым мурзам, к хану, который в первую же удобную минуту, едва только почувствует, что перевес на стороне короля, предаст... О, в этом Хмельницкий был уверен!
Визирь настаивал: казаки должны действовать особо, ханская орда особо.
Хмельницкий усмехнулся. Не удержался, чтобы не сказать:
- Если ударим успешно, тогда и вы поможете, а если конфузия получится, тогда первые коней повернете. Так тебя понять, Сефер-Кази?
- Как угодно, как угодно тебе, ясновельможный гетман, - бесстрастно ответил визирь.
Хан спросил:
- Что думает великий гетман, мой сердечный друг и храбрый союзник?
Хмельницкий поднялся. Не хотелось раскрывать им свой замысел, но иного выхода не было.
- Великий хан царства Крымского, - раздельно проговорил гетман, подчеркивая свое почтение к хану. - На левом берегу Стрыпы, возле Зборова, есть густой лес. Я те места хорошо знаю. Наше войско главными силами должно стать в том лесу. Король с армией на правом берегу. Он должен переправиться через реку, - это единственный путь к осажденному Збаражу. Справа от Стрыпы овраги, там я поставлю конницу полковника Данилы Нечая, десять тысяч сабель, и там же должна стать конница перекопского мурзы Карач-бея по твоему приказанию, великий хан. Твой брат Нураддин с конницей и пушками станет слева, за селом Вилки. Иван, карту, - приказал гетман.
Выговский развернул желтый лист пергамента и держал его обеими руками перед собой.