- Так и знайте - все, как один, до вас, на русскую землю. Примете?
Жаденов обернулся. Остановился и крикнул:
- Московский царь и люди русские к вам с дорогой душой, люди! Будьте в том надежны.
Котелкин, расчувствовавшись, смахнул пальцем слезу, которая набежала на глаза и туманила взор.
Еще долго в дороге вспоминали Байгород, деда Лытку и Тернового. Котелкин в грамотку списал, что сказывал Терновый. А по сторонам уже бежали навстречу повозке колосистые поля. Сулили щедрый урожай.
Дьяк Котелкин мечтательно повторял:
- Злаки, злаки!
Жаденов задумался. До гетманского табора оставалось немного.
...На шестой день пути от Байгорода Жаденов и Котелкин прибыли под Збараж, в село Восковец, в походную канцелярию гетмана, где их встретили Силуян Мужиловский и есаул Демьян Лисовец.
Подъезжая к Збаражу, державцы попали, казалось, в другой мир. Все чаше встречались казацкие отряды, возы с военным снаряжением, татарские обозы. Глядя на татар, дьяк Котелкин отплевывался:
- Как таких басурманов в союзниках держать?
- Чтобы волю добыть, с самим дьяволом в союз войдешь, - сердито возразил Жаденов и тоном, не терпящим возражения, приказал: - Ты, дьяк, гляди, язык держи за зубами. Татары, не татары - сие тебя не касается...
- Чин блюсти буду, боярин, - успокоил его Котелкин. - Не первый год в посольском приказе.
В селе Восковец Силуян Мужиловский повел боярина и дьяка к себе. Расспрашивал про Москву: здоровы ли боярин Лопухин, дьяк Алмаз Иванов, князь Семен Прозоровский... О здравии царя не спрашивал, соблюдал чин. Котелкину это понравилось. Жаденов спросил о здравии гетмана. Мужиловский ответил Гетман уже с главными силами идет навстречу королевской армии. Со дня на день надо ожидать генерального сражения. Может быть, завтра тут будут гонцы от гетмана.
Жаденов передал слово в слово, что поручил ему сказать князь Прозоровский. Силуян Мужиловский выслушал внимательно.
- Гетман весьма рад этому будет и свою верность великому государю московскому покажет. Вы, панове, тут будете в безопасности. И мыслю дождетесь гетмана тут. А воротится он с викторией, в том я уверен. Слова князя Прозоровского сам передам гетману, завтра еду к нему в табор.
Жаденов спросил:
- Может, и нам с тобой, полковник, поехать?
- Там война, пан, а фортуна на войне непостоянна.
Жаденов улыбнулся:
- Для такой фортуны у меня сабля на боку.
- То не посольское дело, - возразил Мужиловский.
Дьяк Котелкин поддержал:
- Мыслю, полковник рассуждает здраво.
Жаденов больше не настаивал. Начал расспрашивать про Збараж. Сколько времени длится осада, сколько войска в замке? Мужиловский рассказывал. Осада началась двадцать девятого июня. В Збараже войско двух воевод князя Вишневецкого и Фирлея. У них великие запасы ядер, пороха, пуль, продовольствия, солдат до пятидесяти тысяч, а также всем мещанам оружие выдали. Замок Збаражский - твердый орех, сразу не раскусишь. Гетманов замысел - окружить его со всех сторон - осуществился. Что гетман с главными силами ушел, о том в Збараже не знают. Все еще надеются: король с армией в спину нам ударит.
Жаденов и Котелкин слушали сочувственно. Прощаясь, Жаденов заметил:
- Желательно, пан полковник, чтобы о нашем присутствии в войске король и региментари Речи Посполитой не ведали. Государево поручение нам тайное...
- Будьте покойны - не проведают, - твердо пообещал Мужиловский. - На том и кончим: дождетесь гетмана здесь.
Мужиловский ушел. Котелкин, надев очки, разложил на столе бумагу, поставил медную чернильницу, приготовил свежие гусиные перья. Многое надо было записать: знал, как подробно будет расспрашивать князь Прозоровский. Склонив голову набок, прислушался. Жаденов лежал на скамье, руки положил под голову. Дьяк многозначительно сказал:
- Стреляют, кум!..
Жаденов отшутился:
- Известно, не музыка играет.
Дьяк не обратил внимания на шутку. Торжественно проговорил:
- Под пушечный гром буду писать святую правду о сем крае дивном и о достойных людях края сего.
18
Ранним утром пятого августа, перед битвой, Мартын Терновый лежал лицом вверх в высокой траве, под развесистым дубом в Зборовском лесу, поджидая своего полковника, которого он провожал к гетману. Всходило солнце, и небо над головой Мартына нежно розовело, обещая погожий день. Он знал, что через несколько часов начнется битва. Еще вчера ввечеру неприятный холодок щекотал сердце. Вспоминал Байгород, родителей, Катрю. Вокруг него шутили, смеялись, а ему казалось, что на самом деле людям невесело - они хотят лишь заглушить свою тревогу, свое беспокойство.
Еще вчера думал, чем встретит его битва - пулей в грудь или обрушится на шею острой саблей, и тогда больше не увидит он своего Байгорода, Катри, родителей, не увидит, как идет дождь и как светит солнце, и не услышит зычного и сурового голоса полковых труб...
Так думалось вчера, а нынче пришло удивительное спокойствие, и сердце наполнило уверенностью, и в глазах зажгло тот ровный и холодный огонек, который пригодится Мартыну, чтобы первым, перегнувшись через голову своего серого в яблоках коня, ударить саблей наотмашь, да так ударить, что в траву покатится вражья голова...
...Лежа в траве, он жадно пил терпкий утренний воздух. От травы веяло щекотным, горьковатым запахом мяты. Пошарив рукой возле себя, нащупал стебелек мяты, растер между пальцами и вдохнул в себя. Вспомнилось, как когда-то давно, в Байгороде, сидел он на опушке леса с Катрей. В небе плыло над ними сизое облачко, так же вот, как и сейчас, остро пахло мятой, полынью, и, словно то облачко, плыли их мечты о том, как счастливо заживут они когда-нибудь...
В лесу было тихо. Только где-то в чаще куковала кукушка. И, может быть, эта тишина и задумчивый шелест травы наполняли сердце Мартына Тернового необычным и самому ему непонятным спокойствием.
Солнечный луч, пронизав листву дуба, упал на лицо Мартына. Он зажмурился. Было приятно ощущать нежное прикосновение первого луча зари. Ровно и спокойно дышала грудь.
Лежать бы так долго-долго... Бесконечно...
Мечта на орлиных крыльях взлетает в небо, парит над миром, видит совершившимися стремления свои.
В веселом сиянии радуги стоит родной Байгород.
Вот сплетенный из свежей вербы тын, белеет хата за ним, синие петушки, намалеванные материнской рукой, улыбаются со стен Мартыну. Крепкая дубовая дверь отворена в сени, на завалинке, греясь на солнце, сидит отец и набивает люльку табаком, собранным на своем огороде. Мать возле клуни щедрыми пригоршнями сыплет зерно нетерпеливой птичьей стае. Гуси, утки, куры, индюки переговариваются по-своему, а на току, один в один, золотятся снопы нового урожая, и поодаль блестят на солнце косы, серпы, лежит оселок - все то несложное и верное оружие, с чьей помощью добыты налитые зерном тяжелые колосья.
Ни отец, ни мать, ни сосед Саливон, хата которого по правую руку, не торопятся на панщину. Никто из них не поглядывает тревожно в сторону панского палаца, не ждет, что вот-вот появится оттуда управитель Прушинский. А бывало так: подойдет к тыну стражник Завирюха, скажет, словно пролает: <Пора тебе, Терновый, заплатить осып*, четыре мерки жита, да очковое, за два улья в саду. Рыбу ловил в понедельник в пруде, - так плати ставщину, да еще скотину пас на панском поле - плати попасное, а в лесу старуха твоя вчера желуди собирала - вноси, Терновый, желудное, а перемолол ты две копы снопов - так задолжал вельможному пану сухомельщину, да еще с прошлого года должен за вола рогатое>.
_______________
* О с ы п, о ч к о в о е, с т а в щ и н а и т. д. - различные
виды сборов в пользу помещика.
У старого Тернового задрожат руки, отчаянием нальются глаза, заплачет мать...
Стражник строго продолжает:
- Должен все это внести завтра.
- Вол в прошлом году от болезни подох, - за что же я должен платить, пан стражник? - дрожащим голосом как можно спокойнее пробует умилостивить Завирюху старик-Терновый.
Стражника не умилостивишь. Кладет в широкий карман поданный старухою пирог, в другой - последний талер, который берегли за иконой, и говорит грозно:
- Что вол сдох, того пан управитель не знает, ты платить должен, то твоя повинность, ибо ты есть хлоп пана Корецкого, а моя милость тебе такая - еще неделю подожду. А коли через неделю не внесешь, будешь бит киями* на панском дворе. Смотри, Терновый!