- Что ж не дождался?..
- Да вот этот человек, - кивнул головой в сторону Гармаша, перехватил меня. Встретил его случайно в корчме. Рассказал, а он аж затрясся. Такая нетерплячка взяла его, что в ту же ночь поехал со мной сюда. Вот он и перебил мне встречу с тобой, гетман.
Хмельницкий искоса поглядел на Гармаша.
- Что ж, Гуляй-День, много ли железа в этом месте?
- Думаю, немало, гетман.
Так и не закусив, пошли смотреть, где тут железо в земле. За болотистым лугом мужики били мерзлую еще землю длинными топорами. Поодаль складывали из камня домницу. К месту постройки тащили на волах положенные на колеса огромные стволы дубов и сосен. Вправо от поля темная туча дыма заслонила все, и оттуда тянуло горьким смрадом.
- Что это? - спросил Хмельницкий Гармаша.
- Уголь выжигаем из дерева, пан гетман.
- Добро, Гармаш, пришлю тебе двух мастеров, не нынче-завтра прибудут из Тулы. Знатоки пушечного дела. Ведают, как стволы сверлить водяным способом, умеют замки к мушкетам и пистолям ставить лучше аглицких оружейников. Посольского приказа дьяк Лопухин мне о том отписал, пришлю будут они у тебя тут хозяйничать.
- Покорно благодарю, пан гетман.
- С благодарностью повремени. Ты когда думаешь дать мне оружие? - Не ожидая ответа, сказал: - Дашь в июне, не позже...
Гармаш умоляюще всплеснул руками. Как можно - в июне! Пусть поглядит пан гетман, все тут на живой нитке держится. Хмельницкий сурово сказал:
- Смотри, чтобы голова удержалась на плечах. А ты, Гуляй-День, что тут делаешь?
- Землю топором колупаю, пан гетман.
Хмельницкий подумал, помолчав, сказал:
- Ты, Гармаш, заплатишь Гуляй-Дню тысячу злотых за то, что он указал тебе это место. - Гетман заметил, как затряслись руки у Гармаша, усмехнулся и добавил. - Будет тут, на руднике, Гуляй-День моим державцем, будет надзирать за работами и смотреть, чтобы ты воровства никакого не учинил.
- Слушаю пана гетмана, - Гармаш так переломился в пояснице, казалось - уже не выпрямит туловища.
- Нет, гетман, не треба, - твердо и тихо проговорил Гуляй-День, переступая с ноги на ногу. - Не мое то дело, и денег мне не надо. Пойду лучше служить тебе, гетман. Запиши меня в казаки, попробую еще повоевать. Попробую...
А еще что попробует, так и не договорил.
Хмельницкий весело рассмеялся и хлопнул Гуляй-Дня по плечу:
- Вот это, я вижу, казак. Порадовал! Спасибо тебе, брат! Спасибо!
Гармаш едва скрывал свою радость.
Люди бросили работу. Окружили гетмана. Рваные, грязные. Кто в разбитых чоботах, кто ноги завернул в лохмотья, стояли на раскисшей земле, держа в руках топоры и кирки.
- Кто такие будете? - спросил Хмельницкий.
- Посполитые, - отозвался дедок в латаной свитке, с головой, повязанной женским платком.
- Где твоя шапка, дед? Или бабой захотел стать?
- При нужде, гетман, и турком станешь, - весело ответил дед, шуткой смягчая горечь ответа.
- Худо живете, люди?.. - не то вопросительно, не то утвердительно произнес Хмельницкий. - Избавимся от панского ярма - другая жизнь пойдет... - Повернулся к Гармашу, сверлил его глазами: - Людям дашь чоботы, на свой кошт одежу справишь, кормить будешь как следует. Зачем нищих плодишь? Вор! Ворюга! - Схватил бледного Гармаша за грудь, встряхнул и швырнул на землю.
Гетман обратился к народу:
- Вот что, люди, коли будет вам этот купец обиду чинить, идите ко мне с жалобами, слышите, люди?
- Слышим, гетман! Слышим! - отозвались хором, дружно и весело звенели голоса.
- Здоровы будьте, люди!
- Счастья тебе, гетман!
...Возвращались молча. Золотаренко прятал усмешку в ладонь. Гармаш плелся позади, благодарил бога, что хоть так обошлось. Знал - гетман в гневе бешеный. И за что разъярился? Кого под защиту берет?
...Через несколько дней гетман диктовал Свечке:
- <Повинен ты, Гармаш, поставить четыре плотины и у каждой соорудить домницу. Соорудить две мастерских для литейного дела, дабы в них водой можно было сверлить стволы для пушек, как это делают в Московском царстве на оружейных заводах в Туле. Для того посылаю тебе двух знатных мастеров, о коих уже говорено тебе в бытность мою у тебя. Тех мастеров, Ивана Дымова да Дмитрия Чуйкина, содержи, как надлежит, чтобы недостатка ни в пище, ни в деньгах оные мастера не имели. Коли не так - будешь держать ответ передо мной. Гляди, чтобы не было обмана. Велю тебе оттуда не отлучаться, пока дело сие не будет налажено. А будет в чем потреба - отписывай...>
Кончил диктовать письмо. Усталость томила. Свечка ушел. Джура Иванко постлал постель. Хмельницкий обхватил руками тяжелую голову, сжал пальцами виски. Неожиданно вспомнились слова Гуляй-Дня про Крайза. Да разве один только Гуляй-День говорил о том? Вправду, что же это сталось? Надо будет провести следствие над казначеем... Надо будет... Но ведь ему нужны деньги, много денег, для войска, для переговоров с чужеземными державами... И всегда их нехватает... Всегда. Только один Крайз мог добывать деньги быстро. Когда бы ни потребовал от него гетман десять, тридцать, сто тысяч злотых - будто из-под земли рождались бочки с золотом и серебром... Но все же не мог не признать, что в словах Гуляй-Дня и в жалобах многих иных на казначея немца была правда...
...Эта ночь не минула даром. Через два дня перед гетманом стоял встревоженный Крайз. На лавке сидел, кусая кончики уса, Иван Выговский, с беспокойством следил за Хмельницким прищуренными глазами. Пристально глядел из своего угла на Крайза Лаврин Капуста. Хмельницкий, стуча кулаком по столу, кричал:
- Вор! Молчи, собака! - Хотя Крайз и не собирался возражать, и гетман это видел, но именно то, что немец молча выслушивал крики и угрозы, еще больше злило его.
- Прикажу четвертовать, сжечь... Кары нет на тебя, здрайца! Кого грабишь? С кого шкуру дерешь? А ты, Иван, чего молчал? Почему потакал?
Выговский, бледный, поднялся.
- Дозволь, гетман...
- Не дозволю. Молчи, писарь! Не дозволю! И ты вор!
Выговский покорно склонил голову и сел на лавку.
- Учинить розыск, - крикнул Хмельницкий Капусте и швырнул ему смятые пергаментные листы-жалобы. - Вот прочитай, что люди пишут... Прочитай...
Хмельницкий бессильно замолчал, и тогда, прижимая руки к груди, ломая слова, Крайз заговорил:
- Ясновельможный пан гетман...
Хмельницкий грозно повел бровями. Крайз мгновенно спрятал глаза под ресницами, - казалось, гасил в них недобрые огоньки.
- Войну, ясновельможный пан гетман, замышляешь великую. Тебе папа римский, или цесарь, или король шведский взаймы не дадут ни гроша... Где же взять? А деньги большие нужны... Ой, какие деньги! А кто даст? Только сами должны добыть. Самосильно. И каждый чинш, ясновельможный пан гетман, берем по твоему универсалу, и при каждом универсале твоей милости собственноручная подпись твоя...
Вот оно что! Хитро придумал немец... Ишь, куда клонит: <Под каждым универсалом твоя подпись>. Хмельницкий поднялся. Выпрямился над столом. Казалось, самый воздух мешал ему - рассек его перед собою рукой... И тут прятались за его спиной, его именем прикрывали все. Рыжий немец говорил правду. Разве он не подписывал эти бесчисленные универсалы? И оттого, что в словах казначея была правда, стало еще горше. В один миг вихрем пронеслось в голове: разбой татар, обидные песни, злые напутствия ему: <чтобы первая пуля не минула, в сердце попала>, надменные лица шляхтичей, масляные глаза Ислам-Гирея и его мурз - все это кружилось перед его взором, и надо было делать сверхчеловеческие усилия, чтобы сквозь всю эту мерзость увидеть дорогу, которою следует итти, да итти не одному, а повести за собою весь край, весь народ...
Хмельницкий вышел из-за стола, шагнул вперед. Твердил себе: <Поведу через муки и кровь, но добуду волю родному краю...> И, сам не замечая того, заговорил вслух: