Кинулся Федор Медведь к казакам, ходившим за Чуйковым. Те отмахнулись, как от мухи: «Не слыхали ничего, ступай ты ко всем чертям». Так на кого жаловаться? На казаков? Плюнул Медведь, пошел на рудню. Что было делать?
Артамон Матвеев, которому Лаврин Капуста сказал, что разыскиваемого солдата — пушкаря Степана Чуйкова — нашли случайно в Веприке, промолчал.
Матвееву вспомнилась ночь в лагере, слова этого Чуйкова про царя. Хорошо их запомнил. То, что Цыклеру морду набил,— это не важно, можно бы отпустить на все четыре стороны, пес с ним. Но что слова воровские про царя и бояр говорил — это уже не пустяки. Пусть прогуляется в Разбойный приказ, там поучат разуму. Сказал о том коротко Капусте:
— Отправь его к стольнику Троекурову.
На этом и покончили дело.
А для Степана Чуйкова опо только начиналось. Посадили его в телегу. Сзади и впереди конные казаки,
16
Сотник Мартын Терновой досадовал. Каких только неприятных поручений не навязывал ему городовой атаман Чигиринский! Больше того — знал уже хорошо, за что Степана Чуйкова на Москву отправляют. Придержал Мартын коня, поравнялась с ним телега, где, свесив поги через грядку, сидел с трубкой во рту Степан Чуйков и толковал о чем-то с казаками, сопровождавшими его. Когда подъехали к Терновому, замолчали. Мартын рассердился: «Вишь, какие! Прячутся от меня, дьяволы!» Несколько минут молча разглядывал Чуйкова. Смуглое, загорелое лицо стрельца, спокойный блеск умных глаз понравились Мартыну. он вздохнул: «Хоть бы городовому атаману за это дело черти ночью приснились! Придумал такое для казака!»
На ночлег казаки остановились в придорожном селе Корниевке.
Значковой Клим Закусило, медлительный, коренастый казак, любивший и отдохнуть и вкусно поесть, поместил Мартына у войта и сам там расположился, а Чуйкова приказал запереть в сарае и у ворот поставил казака, чтобы стерег его.
Мартыну и еда в рот не шла. Сидел за столом и с удивлением даже смотрел, как Клим Закусило рвал белыми крепкими зубами бараний бок. А не успел еще значковой дожевать все мясо, как хозяйка притащила ему сковородку, откуда глядели целых двенадцать желтков! Мартын вспомнил, как казаки, посмеиваясь над значковым, говорили: «Когда наш Клим Закусило закусывает, так хоть басурмана положи перед ним на стол — и того съест».
Мартыну надоело глядеть, как значковой ужинает, и он вышел из хаты.
У ворот сарая сидел на бревнышке казак. Увидев сотника, вскочил на ноги.
Мартын подошел ближе.
— Стережешь, Тарас?
— Так точно, пан сотник. Приказал Закусило, вот и стерегу,— Понизив голос, добавил: — Если бы ляха или басурмана, тогда понятно было бы, а так и сам не разберу... Толковал с ним, за что да почему, а он такое рассказал, что думаю, сотник...
— Не нашего ума это, Тарас,— махнул рукой Мартын и, точно решившись на что-то, вдруг добавил: — И правда, чего тебе тут торчать? Не убежит. Ворота запер?
— А как же!
— Так ступай в хату, там Закусило бараний бок никак не одолеет; может, с тобой поделится...
— Слушаюсь! — с радостью откликнулся Тарас и заторопился в хату.
Мартын молча постоял, потом, решившись, откинул засов и отворил дверь.
— Выходи, казак,— сказал он в темноту сарая.
Долго ждать не пришлось. Потирая лицо ладонями, Чуйков вышел из сарая.
— Может, ошибся, пан сотник, не меня звал? Какой я казак?
— Захочешь — казаком будешь,— с улыбкой ответил Терновой,— Садись,— указал рукой на колоду и сел сам.
Чуйков молча опустился на колоду, достал из кармана люльку.
— Вот что тебе скажу,— заговорил Мартын, наблюдая, как закуривает от трута Чуйков,— через часок, как уснут казаки, выходи, брат, из сарая, бери моего коня и скачи куда-нибудь подальше, хоть на Москву, хоть на Дон, куда сердцу любо...— Помолчал и добавил: — Где тебе покойнее будет.
Чуйков даже люльку изо рта вынул. Чего-чего, а такого не ожидал услыхать от сотника.
— Ты на меня не гляди, как на Нерукотворного спаса, ты слушай, если тебе воля дорога! Я тебе добра хочу...
— Вижу, что не зла,— отозвался Чуйков,— да не верится...
— А ты верь. Я тебе злого не желаю. Обидеть тебя не хочу.
Чуйков молчал, искоса поглядывая на Мартына.
— Мне про тебя Демид Пивторакожуха рассказал. Вот и деньги просил тебе передать, держи.
Мартын опустил в теплую ладонь завернутые в платок злотые.
— Спасибо,— тихо сказал Чуйков,— спасибо тебе, брат.
— Ну, вот и сговорились. Легче, пожалуй, чем тебе пришлось бы сговариваться с боярином. Конь мой у коновязи, по правую руку от ворот, стоит оседланный. Ты на него взбирайся и скачи.
— Спасибо тебе,— повторил Чуйков.
— А ты еще не благодари,— вроде бы недовольно сказал Мартын.— Куда ж поскачешь — на Москву или на Дон?
— Мне еще допрежь того казак ваш Гуляй-День на Низ советовал бежать...
Мартын так и подскочил на бревне.
— Гуляй-День, говоришь? Вот рыцарь бесовский! Так ты его знаешь? Что ж раньше не сказал? Что ж ты молчал, дьявол?
— Откуда мне было знать, что ты Гуляй-Дня знаешь? Он-то меня и выручил еще под Шкловом...
Мартын внимательно выслушал рассказ Степана Чуйкова.
Когда Степан замолчал, опи еще долго сидели рядом. Уже погас свет в хате. Докучные мысли роились в голове у Мартына. Воевал стрелец шляхту, крепость Шклов на аккорд брал, в полон взял полковника-ляха — а какая благодарность?
— Не знаю, что и посоветовать тебе. Куда ехать? Может, на Низ, а может, на Дон. Сам решай. Только скажу: езжай поскорей. Нам за волю биться еще долго, и одно знаю: живы будем, не падем от сабли ляшской или стрелы басурманской,— стоять нам с тобой в одном строю за волю и веpy нашу. Так вот поезжай, Чуйков, поезжай и не теряй времени.
Мартын решительно поднялся с колоды. Встал и Чуйков. Сотник быстро подошел к коновязи, отвязал своего коня.
— Садись,— прошептал он, держа коня за повод.
Чуйков только сказал:
— Дай обнять тебя, побратим.
Они крепко обнялись, и Чуйков вскочил в седло,
— Пистоль в седельной суме, а сабля у седла. Пригодятся тебе.
— Прощевай, брат,— проговорил Чуйков, нащупывая саблю в ножнах, притороченных к луке седла.
Мартын откинул засов у ворог, и Чуйков выехал на дорогу.
Где-то залаяла собака. Щербатый месяц, еще недавно рассыпавший по земле серебристое сияние, как заговорщик, спрятался за тучу. Конский топот затих где-то в конце улицы.
— Счастья тебе, Степан Чуйков! — проговорил Мартын,
Огненный хвост падучей звезды рассек небосклон и растаял.
17
...С красного крыльца канцелярии городового Чигиринского атамана есаул Яцько Ходыка читал выстроенным в четыре ряда казакам Чигиринской значковой сотни универсал гетмана.
Прошел дождь, и, словно в обновках, красовались ярко-зеленой листвой пышные клены, покачивались по сторонам крыльца раскидистые липы, пахло свежескошенным сеном. До самого Тясмина расстилались заливные луга.
Казаки стояли навытяжку, при саблях и мушкетах, как полагалось в таких случаях. На два шага впереди строя стоял, расправив плечи, сотпих Терновой рядом с сотником Назаром Лисовченком и, как и вся сотня, внимательно слушал прерывистый голос есаула.
Яцько Ходыка, выпятив грудь и то и дело трогая левой рукой рыжеватый ус, басовитым голосом выкрикивал слова гетманского универсала:
— «Богдан Хмельницкий с Войском его царского величества Запорожским, гетмаи всея Украины, всем купно и каждому в отдельности, кому о том ведать надлежит, панам полковникам, есаулам, сотникам, атаманам и всему войску, объявляю к сведению, что сотник нашего войска, Чигиринского городового полка, Терновой Мартын нарушил наше повеление и пособил своим неслыханным небрежением беглому стрельцу, коего разыскивал Разбойный приказ на Москве; и поелику оный сотник Терновой Мартын, так учинивший, присягу нарушил, должен он за такое воровство быть покаран смертью; но поелику сотник Терновой Мартын был нами пожалован в сотники за рыцарство и подвиги в бою с врагом нашим извечным — польскою шляхтой, оного Тернового Мартына из сотников разжаловать и отписать казаком в реестр пятой сотни Чигиринского полка».