Аксель Оксеншерна укоризненно покачал головой, как бы не одобряя весь этот беспорядок, которым король умышленно кичился, стараясь этим показать посторонним, что он солдат и плюет на придворные церемонии и роскошь.
Оксеншерна выдохнул воздух из своей широкой груди, точно похудел на миг, и неторопливо заговорил. Непререкаемая истина звучала в каждом его слове. Конечно, можно еще раз нажать на риксдаг, можно выдавить из кошелей баронов и купцов еще несколько десятков тысяч риксталеров, по этим дела не поправишь. Полки против польского короля выступили. Рубеж перейден. Радзивилл признал себя подданным короля Карла. Напрасно король всячески поносит канцлера. День и ночь мысли канцлера прикованы к государственным делам. Мало кто понимает сейчас, что судьба королевства на острие ножа.
Карл нетерпеливо машет рукой, как бы стараясь отбросить такое нелепое, на его взгляд, утверждение. Но тщетно! Говорит Окееншерпа, его черед высказать королю всю правду.
— Вчера, ваше величество, я получил достоверные известия, что аббат Даниил уже в Чигирине. Он наладил хорошие отношения с генеральным писарем Выговским. Все намерения и все замыслы украинского гетмана Хмельницкого у меня как на ладони. Две недели назад аббат Даниил вел переговоры с ханом Магомет-Гиреем. Орда осенью выступит. Это будет удар ножом в спину Хмельницкому. Султан принял во внимание наши предостережения. Вена не возражает против нашего похода на восток. Если Хмельницкий не разорвет Переяславский договор и не отступится от Москвы, мы сотрем его в прах. Когда все произойдет так, как наше величество изволили предвидеть,— Карл чувствует, что канцлер откровенно издевается над ним, но молча глотает обиду,— то через два месяца, самое большее через три, ваша гвардия будет под стенами Москвы. Мы придем к ним с юга, тогда как они ждут нас с севера. А тем временем нашему послу, барону Шурфу, приказано заверить бояр, что наш поход на короля Яна-Казимира — лишь возмездие за ущерб, причиненный им вашему величеству, и что наш поход на руку царю, который ведет войну с королем Яном-Казимиром. Дело запутано так, что они и не опомнятся, как Хмельницкий с казаками очутятся у нас в кармане. У него будет только один выход: уповать на милость вашего величества, стать вашим подданным. Все совершается, ваше величество, по нашей воле.
Король Карл должен признать: его канцлер поистине хитер и ловок. Не зря министры и генералы короля прозвали Оксеншерну «рыжий лис». Вспомнив об этом, Карл повеселел. он даже захохотал. Заплывшие салом щеки поползли кверху, и выпуклые глаза скрылись под багровыми веками. Оксеншерна облегченно вздохнул, одиано предусмотрительно отступил в сторону и, убедясь, что под рукой у короля ничего тяжелого нет, не без едкости заметил:
— Дипломатия, ваше величество, требует тонкого ума... и времени.
— Времени! — хрипло возопил Карл, пренебрегший первой половиной сентенции канцлера.— Ах ты, рыжий лис! А кто мне обещал месяц назад двести тысяч риксталеров? Тридцать дней прошло уже. А где талеры, спрашиваю тебя? Где твое слово, собака? Эти мешки с деньгами, треклятые бароны и вонючие торгаши, хотят владычествовать в новых провинциях, а дрожат, как ростовщики, над каждым талером. Будь у меня эти деньги — Варшава, Украина, Москва давно стали бы моими провинциями.
Карл как бешеный вскочил с кресла и, сжав кулаки, размахивал ими перед носом канцлера, на губах которого, однако, не исчезла снисходительная и все понимающая улыбка.
— Пора им понять — я не королева Христина, мне не поплачешь в подол, дьявол их побори! — Карл внезапно снова захохотал и весело подмигнул канцлеру,
В кабинет вошел адъютант короля граф Пипер. Низко поклонившись королю, он почтительно доложил:
— Ваше величество, посол Великобритании сэр Уильям Квилп и посол Франции маркиз Гектор Шоньо прибыли со дворец и ожидают приватной аудиенции, как было условлено с вами.
Оксеншерна облегченно вздохнул. Как бы невзначай, он спросил Пипера:
— Сколько времени, как они тут?
— Полчаса, господин канцлер.
— Дьявол! — заорал Карл.— Почему же ты не доложил вовремя?
Граф Пипер растерянно развел руками и, пятясь к дверям, проговорил:
— Ваше величество, господин канцлер приказал продержать их в приемной с полчаса...
— А,— хлопнул себя ладонью по животу Карл,— я понимаю твои шутки, Аксель! Проси их, Пипер.— Карл надменно кивнул головой и широко развалился в кресле, разглядывая себя в зеркале над камином.
Ей-богу, он сам себе нравился. Всклокоченные волосы без парика, узкий лоб, два рубца на нем — следы неприятельских сабель, короткие, прокуренные табаком усы, кожаный камзол, тесно обтягивавший широкие плечи, ботфорты козловой кожи выше колен... Именно таким должен быть король шведов, самодержец необозримых северных провинций, гроза Балтики, храбрый адмирал самого могущественного флота на севере, завоеватель и рыцарь... Карл еще долго любовался бы собою, но высокие послы в сопровождении фельдмаршала Горна вошли в кабинет.
Приватная беседа носила далеко не приватный характер.
Багроволицый, точпо налитый до самых волос вином, Горн обливался потом и нетерпеливо постукивал каблуками под столом.
Карл едва сдерживался, чтобы не наговорить послам обидных и язвительных слов. И только Оксеншерна плел кружева фраз и, как опытный пловец, покинув свой берег, миновал грозные волны и водовороты, направляясь к цели.
Уже сумерки синими тенями приникали к окнам дворца. Молчаливые слуги зажгли вдоль степ свечи перед зеркалами. Поставили на стол округлые графины с мальвазией и тонкогорлые бутылки рейнского вина, вареную спаржу, жаренных на свииом сале каплунов и мясо молодого оленя, прошпигованное чесноком.
Фельдмаршал Горн потянулся было к мальвазии, но поймал строгий взгляд короля и опустил руку.
Сэр Уильям Квилп, поглаживая пальцами седые бакенбарды, неторопливо говорил, как бы взвешивая каждое слово:
— В Лондоне, ваше величество, на вас возлагают надежду как на мудрого и отважного защитника Запада от грубых московитов. Война ваша с польским королем рассматривается и в Лондоне и в Париже как прелюдия к более значительным событиям. В конце концов с Яном-Казимиром можно договориться, если вы того пожелаете.
— Позволю себе заметить,— вмешался маркиз Шоньо,— король Франции его величество Людовик Четырнадцатый поручил мне посоветовать Яну-Казимиру отказаться от всяких претензий на шведскую корону, и в этом случае вы, ваше величество, смогли бы заключить перемирие с польским королем. Что касается ваших претензий на некоторые территории Польши, то эти претензии разрешить в вашу пользу очень легко. Такой выход приветствовал бы и сам папа Иннокентий.
— Святейший пана Иннокентий,— вмешался Аксель Оксеншерна,— отказал нам в займе. Будь у нас в прошлом году деньги, с Москвой было бы покончено, Лондон и Париж были бы в безопасности.
Карл одобрительно кивнул канцлеру. Его Аксель, рыжий лис, попал в цель. Ого! Теперь, может быть, француз заговорит про заем.
Гектор Шоньо принялся озабоченно искать что-то в кармане и, обрадовавшись, что нашел, с ласковою нежностью раскрыл на ладони табакерку. Двумя пальцами взял щепотку табаку, затолкнул ее в ноздрю, с наслаждением понюхал, зажмурясь, и, неторопливо пряча табакерку под недобрым взглядом Карла, сказал:
— Видите ли, господин канцлер, заем вы просили в прошлом году, а в прошлом году была другая ситуация. Это, надо полагать, было еще до того, как царь Алексей с Хмельницким взяли Смоленск, а сегодня московские и украинские солдаты стоят во всех городах Белой Руси и Литвы, осадили Львов, и польская чернь сдается на милость царя Московского. Кто знает, не пойдет ли Хмельницкий вместе с московитами на Швецию...
— Ему бы лучше отказаться от Москвы и стать под корону короля Швеции,— не удержавшись, сказал-таки Горн, глотнувший наконец добрый бокал мальвазии.