И если в городах и селах поднимались жалобы и стоны, а то и крики возмущения, если города, где действовало дарованное гетманом магдебургское право[26]*, подымали шум из-за несправедливых податей и поборов, то здесь была его, Выговского, твердая и жестокая рука. Чем больше недовольных будет в краю, тем лучше для него.
И он всячески плодил недовольных, а если случалось по этому поводу столкнуться с гетманом. Выговский только руками разводил: мол, чтобы вооружить войско для такой большой войны, нужны большие деньги.
Хмельницкий в ярости стучал кулаком по столу, точно перед ним были не доски, покрытые скатертью, а голова генерального писаря.
— Ведь Речи Посполитой чинша не платят, панам Потоцким и Вишневецким не даем ни злотого, а куда же деньги идут?.. Куда, спрашиваю?
— На войсковые нужды, ясновельможный пан гетман, на поисковые нужды.
Этот ответ всегда выручал. А еще больше помогало выворачиваться то, что события сменялись, одно значительнее другого. За словами «на войсковые нужды» скрывать можно было многое...
Некоторое время молчала Варшава. Странствующие купцы не привозили ни писем, ни извещений на словах. С отцом Евстафием и братом Даниилом за бокалом мальвазии или за чаркой водки толковали о новых маетностях, отом, как лучше сбыть мед на предстоящей осенней ярмарке и не стоит ли отправить на новгородский торг купленные отцом у персидских купцов шелка, адамашки и драгоценные индийские кружева, В такие часы досуга и более важное но забывалось. Оно всегда было рядом. И во многих делах, связанных с этим важным, отец и брат были верными помощниками.
Поход на Червонную Русь застал Выговского врасплох. Считали, что на Червонную Русь пойдут весной будущего года, а выступили спешно, не собрав даже генеральной рады старшин. Из этого Выговский сделал вывод, что время похода держали в тайне и знали о том только Хмельницкий да Бутурлин. Но Выговскому велено было в походе находиться при особе гетмана. Тут-то, после победы под Слонигрудком, узнал он от Цыбенка, который как бешеный примчался в военный табор, что в Чигирине Капуста и его сотники произвели новые аресты и не дай бог, если нападут на след...
Выговский велел Цыбенку отдохнуть, но к ночи быть готовым. В казацком таборе уже спали, когда Выговский и Цыбенко, миновав последний дозор, выехали на Тернопольский шлях. Ехали они молча всю ночь и лишь под утро скернулн с большака на узкую лесную дорогу, которая углублялась в чащу. Эта лесная дорога привела их к оврагу, поросшему кустарником, а миновав его узенькой стежкой, где не часто ступала людская нога, они очутились перед глубоким рвом, наполненным водой; со всех сторон окружал он мрачные каменные стены монастыря ордена василиан. Висячий мост был поднят на цепях, и всадники остановились перед обрывом.
Вскоре на противоположной стороне, в узкой амбразуре над караульней, появилось лицо монаха и исчезло. Затем зазвенели цепи и подъемный мост опустился над рвом. Выговский и Цыбенко миновали ворота, у которых стояли монахи в черных сутанах, и очутились по дворе. Двое монахов молча приняли у них лошадей. Цыбенко остался во дворе, под раскидистою яблоней, а Выговский, следуя за монахом, направился к высоким черным дверям монастыря.
Солнце осветило каменный навес и на нем золотом большие буквы «А. М. D. G.».
Когда же двери растворились перед Выговским, он поднял над головой два пальца правой руки и четко проговорил монаху, стоявшему на пороге с ключом в руке:
— Ad majorem Dei gloriam[27]*.
— Ad majorem Dei gloriam,— ответил монах и пропустил Выговского.
Проводник его снова очутился перед Выговским и поспешно зашагал по темной длинной прихожей.
— Ad majorem Dei gloriam,— повторил Выговский, переступая порог комнаты.
— Рад видеть тебя в добром здравии, пан генеральный писарь,— проговорил монах, подымаясь навстречу Выговскому из высокого кресла, стоявшего спиной к свету.
— Ах, пан Ястрембский, о здравии ли заботиться, когда голова чуть держится на плечах!
Ястрембский, казалось, не слышал этих жалобных слов,— указав рукой на кресло напротив себя и садясь сам, он спросил:
— А по какой нужде ваша милость прибыла сюда без моего приглашения?
— Важные вести.
— Слушаю пана.
Выговский заговорил неторопливо. Он хотел убедить Ястрембского, что все, о чем договорились они при последней встрече, он осуществлял независимо от возникающих препятствий. Ястрембсний слушал внимательно, но время от времени некое подобие улыбки кривило его губы. Наконец, когда Выговский замолк, он, возведя глаза на черное распятие, висевшее перед ним на стене, заговорил:
— Ты как будто все сказал, но далеко не все.— Заметив, что Выговский собирается возразить, Ястрембский остановил его движением руки.— Слушай, пан Выговский, и не мешай. Времени у нас мало. Нынче я еду. Так вот, милый пан, ты не сказал мне, что начал заигрывать с людьми шведского короля. Уж не подумал ли ты, что из рук шведов добудешь булаву? Если так, то я должен дружески предостеречь тебя: напрасные надежды. Что бы ни случилось, Украина будет под рукой короля Речи Поспо-дитой; так хочет папа, и так оно будет. Ты можешь изображать дружбу со шведами, по только изображать: нам ты слуга, а не им. От нашей воли зависит твоя жизнь. Ведь ты помнишь святые пророческие слова: «Ты будешь покорен, как мертвец».
Побледнев, Выговский кивнул головой.
Ястрембский довольно проговорил:
— Вот и хорошо. Такие слова не забываются, как не забывается материнское благословение. Теперь вот что: татары перешли рубеж.
Глаза у Ястрембского засверкали, и Выговский от неожиданности вскочил на ноги.
— Садись и слушай,— приказал Ястрембский, садясь сам.— Орда через несколько дней как снег свалится на головы московитов и казаков. Их отрежут от Украины, а тем временем спереди на ннх ударят шведы, и пройдет немного дней, как в это дело вмешается сам король. Что бы ни случилось, ты должен стараться быть все время неотлучно при Хмельницком. К сожалению, ты мало знаешь, что происходит в его голове. Приложи все усилия.
Выговский уже почти не слушал Ястрембского: известие про орду ошеломило генерального писаря. Как хорошо сделал он, что при поездке в Казикермен завязал дружбу с визирем Сефером-Кази! Эта случайная встреча будет много значить. Ястрембсний тронул его за плечо и как бы пробудил от сна:
— Шляхтич Любовицкий вез письмо от короля к хану. Казаки не пропустили его на юг.
Выговский сказал:
— Это истинно так.
— Мне не нужны подтверждения. Если я говорю, то знаю, что это так. Но ты должен немедленно взять это письмо у Любовицкого и передать его хану, как только орда подступит к вашему табору.
— Да разве отдаст мне Любовицкий королевское письмо?
— Ты сам поедешь к нему, он остановился в маетко своего приятеля в Жорнове. Ты покажешь ему этот кинжал и обратишь его внимание на четыре буквы на рукоятке. Смотри и читай.
— «А. М. D. G.»,— вслух прочитал Выговский,
— Этого довольно, чтобы он поверил тебе.
— Далее? — спросил Выговский.
— Далее,— усмехнулся Ястрембсний,— если нас постигнет какая-нибудь неудача,— все может быть, пан генеральный писарь, ибо не так легко стать гетманом Украины,— то ты будешь иметь удовольствие увидеть меня в Чигирине, но опять как негоцианта Якоба Роккарта.
— Пан Ястрембский, взвесь: если будет худо, Лаврин Капуста до нас доберется. Он уже и сейчас пронюхал дорожку к моему дому в Чигирине. Сосчитай только, кого он взял...
— Не теряй кинжала, который даю тебе,— вместо ответа проговорил Ястрембсний.— И будем прощаться. Когда ты ехал сюда, за тобой не следили?
— Кто может следить за Генеральным писарем, если в лагере нет Лаврина Капусты? — Выговский поднялся.
— Это тебе,— сказал Ястрембский и положил перед Выговским на стол кожаный кошелек.— Пять тысяч гульденов.
Выговский поспешно спрятал деньги в карман кунтуша.
— Если случится тебе, пан Выговский, прибыть в Чигирин раньше меня, то заезжай в корчму «Меч и сабля», что стоит на перекрестке Чигиринской и Субботовской дорог, и, выпив кружку меда, присмотрись к хозяину корчмы. Его зовут Чабрец. Ты не забудешь? Чабрец. он нам, возможно, понадобится. Имей в виду — это наш человек.
26
* Магдебургское право — существовало на Украине в XIII—XVIII веках; означало освобождение, хотя и неполное, от центральной власти, власти магнатов.