Но Карл-Густав не настолько был под хмельком, как представлялся. Еще в лесу решил: пускай польский подканцлер видит — к беседе с ним Карл-Густав особенно не готовился. Встретились между прочим — и ладно. В конце концов ведь это мысль подканцлера — устроить встречу не в Стокгольме, а где-нибудь в ином месте, чтобы подчеркнуть ее приватный характер. К тому же такая встреча избавляла от лишних глаз, да и подканцлеру не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал о его пребывании в шведском королевстве и о беседе с герцогом.
— Что ж, пошли,— указал рукой Карл-Густав на замок и, широко расставляя поги, как журавль, зашагал по снегу,
Оксеншерна, Радзеевский и Горн молча последовали за ним.
Они расположились за низким столом в большом зале с голыми каменными стенами и круглыми окнами под темным дубовым потолком. С балок потолка на крючьях свисали, растопырив крылья, восемь чучел орлов и ястребов — охотничьи трофеи герцога.
Карл-Густав сел у камина. Слуга, стоя на коленях, изо всех сил раздувал слабое пламя, которое никак не хотело разгораться, и едкий дым плавал в воздухе, щекоча ноздри, Карл-Густав пнул слугу ногой в зад,
— Скотина! Подлец! Не мог вовремя растопить?
Стирая руками сажу с лица, тот поднял на герцога глаза, полные слез.
— Ваше высочество, в трубе свили гнезда грачи, оттого плохая тяга.
— Я твоей головой, анафема, прикажу прочистить трубу! — заорал Карл-Густав и засопел, сердито поблескивая своими маленькими глазками. Что подумает этот спесивый шляхтич? Что это за охотничий замок у герцога Цвейбриккенского? Придорожный кабак, и все! Позор!
Наконец дрова в камине разгорелись. Слуги подали вино в бутылках, на оловянных тарелках нарезанный коровий желудок с начинкой из сала и мяса — любимое блюдо герцога, два неразрезанных каравая хлеба и в деревянном блюде темно-серую соль.
Оксеншерна безмолвно указал слугам на двери, и они исчезли. Горн разлил вино.
Радзеевский украдкой приглядывался к герцогу. Можно было подумать, что он прикидывает, не напрасно лн пустился в далекий и опасный путь, чтобы доверить этому человеку государственные тайны польской короны. Как бы отважившись,— будь что будет! — решительно поднялся со скамьи и, держа перед собою наполненный вином рог в серебряной оправе, неожиданно для всех сказал:
— История судила вам, ваше высочество, возглавить великую Шведскую империю, под скипетром которой будут все благодатные земли от Балтийского до Черного мори. Позвольте воспользоваться высокого честью знакомства с вами — выдающимся деятелем, о чьей отваге и государственном уме я премного наслышан, выпить за ваше здоровье и пожелать вам долгой и мудрой жизни.
Стоя с закрытыми глазами, он выпил рог вина и сел. Осторожный Оксеншерна только покрякивал. Попивая вино, думал: такие смелые слова неуместны. Тем более поскольку еще здравствует и не думает распрощаться с троном и этим миром королева Христина. Можно ли положиться на Горна? Нет ли у этих каменных стен ушей?
Горн выпил, ни о чем не думая. Его это не касалось. Империя! Что ж, пускай будет так! Единственно, что он мог сказать, если бы его спросили: «Я не верю дипломатам. Особенно если они из Польши». Но ои знал, что его никто не спросит, и снова принялся разливать вино.
Карл-Густав не выпил весь рог, настолько озадачили его слова польского подканцлера. Пожалуй, ему сделовало ответить, однако, подумав, он решил промолчать.
Заговорил Оксеншерна:
— Шведское королевство с большим вниманием относится к жизни и стремлениям соседних народов. Оно, конечно, не может терпеть, когда на землях, пограничных с ним, нет твердой власти, когда, того и гляди, злоумышленные дерзкие люди перейдут рубежи королевства и натворят всяких бед. Многие государства нуждаются теперь в твердой монаршей руке. Вместо того чтобы совокупить силы и повести солдат на завоевание новых земель, проливают кровь друг друга. А кому от этого польза? Видит бог, не для собственной корысти вела борьбу наша армия с московитами! Но если бы мы не принудили их заключить Столбовский мир, если бы не взяли крепостей Ямь, Копорье, Иван-город и Орешек, они были бы теперь на Балтийском море.
— Балтийское море — наше озеро! — перебил Карл-Густав.
Оксеншерна, кивнув головой в знак согласия, смочил губы вином.
Радзеевский прижал руку к сердцу, горячо заговорил:
— Именно так, ваше высочество, и Черное море также должно стать вашим озером!
Не давая высказаться герцогу, Оксеншерна, уклоняясь от ответа на слова подканцлера, пояснил:
— Ее величество королева Христина больше внимания уделяет заботе о благоденствии своих подданных в королевстве.
Этими словами прежде всего полностью устранялась мысль о том, будто бы сказанные перед этим слова подканцлера о герцоге таят в себе что-нибудь дурное и недозволительное в отношении королевы Христины.
— Кое-кто из нас думает и о будущем, касающемся не только шведского королевства, но и других народов,— продолжал канцлер. — Ваше письмо, господин канцлер... — Радзеевский удивленно взглянул на Оксеншерпу. — Я не ошибся, господин Радзеевский,— любезно улыбаясь одними губами, произнес он,— у нас в королевстве считают канцлером вас, а не князя Лещинского. Польская короиа не может и желать лучшего канцлера, чем вы. То, что вы до сих пор еще не обладаете этими полномочиями,— досадная ошибка, которая приносит большой вред Речи Посполитой.
— Пора исправить эту ошибку,— пробурчал Карл-Густав.
Радзеевский в знак признательности прижал руку к сердцу и наклонил голову.
Горн усмехнулся в рог, полный вина. «Да, да, жди, жди. Дождешься!»
— Ваше письмо, господин Радзеевский, весьма заинтересовало нас, и мы хотели бы выслушать из ваших уст благородные мысли, которые осенили вас и осуществление которых, позволю себе заметить, принесет благоденствие и расцвет польскому королевству.
— Только под рукой Карла-Густава,— поспешно добавил Радзеевский, точно боялся, что его перебьют. Он взглянул на Оксеншерну и на герцога, покосился на Горпа и таинственно начал: — Весной начнется воина между Московским царством и Речью Посполитой. Теперь у Москвы сильный союзник — гетман Украины Богдан Хмельницкий. Я привык в жизни своей прежде всего обращать внимание на то, что может мне препятствовать. Это я применяю и к государственным делам. Москва, соединенная с Украиной,— угроза не только для Речи Посполитой. Прошу прощения, но я буду откровенен: шведскому королевству нужно ждать от Переяславского акта многих неприятных неожиданностей.
Оксеншерна промолчал. Он мог бы, конечно, сказать, что подканцлер никаких новостей не возвещает. Королева Христина неоднократно выражала свою неприязнь к Хмельницкому. Но теперь чем больше украинские казаки потреплют шляхту, том лучше будет для шведского королевства. Тогда и шведскому королевству легче осуществить свои замыслы в отношении Речи Посполитой. А чтобы одновременно покорить и Украину, за этим дело не станет. Но всего этого Оксеншерна не сказал. Пока что лучше послушать подканцлера. Думал про себя: «Пусть только Москва завязнет на западе, а мы тогда появимся на севере...»
Карл-Густав насторожнлся. Не слишком ли много позволил себе варшавский панок? Оксеншерна слушал внимательно. Горн мысленно подсчитывал, сколько миль от Орешка и Иван-города до Москвы, и не лучший ли путь на Киев через Варшаву.
Радзеевский перевел дыхание, внимательно оглядел спесивого герцога и канцлера и тихо проговорил:
— Если бы король Густав-Адольф удержал Новгород, было бы иное положение.
— Мы ушли оттуда по собственной воле,— заметил Оксеншерна.
— Это была ошибка,— вмешался герцог Цвейбрикенский.
Оксеншерна покраснел. Лучше бы герцог помолчал. Перед этим подканцлером пока не к чему открывать все карты. Правда, если бы подканцлср захотел увильнуть, иго собственноручное письмо сохранялось в надежном месте, в железном сундуке, в Стокгольме, и в случае необходимости могло быть предъявлено в Варшаве. Это стоило бы подканцлеру не только должности, но и головы.