– Ты здесь, – подсказала я, ткнув в карту. – А мы направляемся вот сюда.
Он вскинул на меня глаза и просиял:
– Отлично. Спасибо.
Я зашагала по улице, и Двадцать два припустил за мной. Через несколько шагов он оглянулся, я сделала то же самое и увидела Леба, который рассматривал что-то вдали, прислонясь к челноку.
– А он остается? – спросил Двадцать два.
– Да. Офицеры дежурят у челнока, пока не теряют аудио– или видеосвязь с рибутами. Тогда они отправляются на поиски. Но не жди, что они помогут выполнить задание. Их дело только следить за нами.
Мы свернули за угол, и я крадучись устремилась через полоску пожухлой травы к двери нашего объекта, Томаса Коула. Он убил своего сына.
Мне всегда поручали детоубийц.
Я не возражала.
В предписании об этом не говорилось, но было весьма вероятно, что убийство он совершил потому, что его ребенок умер и затем перезагрузился. Едва человек превращался в рибута, он становился собственностью корпорации, а та, хотя и без колебаний убивала нас в дальнейшем, не разрешала людям самим принимать такие решения. Даже если это были их родные дети. Некоторые родители поступали иначе и прятали детей от КРВЧ, но это тоже влекло за собой арест.
По-моему, большинство родителей не сожалели об изъятии перезагрузившихся детей. Они были рады от нас избавиться.
– С чего полагается начинать? – спросила я, оглянувшись на Двадцать два.
– Стучим.
Я кивнула. Это давало им шанс сдаться добровольно. Срабатывало редко.
Я постучала, вскинула кулак, разжала и показала Двадцать два растопыренную пятерню.
Затем пинком распахнула дверь.
Вся мебель, состоявшая в собственности Томаса Коула, была свалена у порога. Мой объект не впервые заваливал вход, но эта попытка была явно из худших.
Я убрала с дороги древнюю рухлядь и перепрыгнула через то, что осталось. Людям, которые баррикадировались в домах, было некуда больше идти. Ни друзей, ни семьи. К ним старались не прикасаться.
На моих губах заиграла улыбка. Я быстро согнала ее, когда Двадцать два одолел завал. Он мог решить, что я рехнулась, раз вздумала улыбаться в такое неподходящее время.
В коридоре грянули выстрелы, и две пули впились мне в плечо. Людям запрещалось хранить оружие, однако многие игнорировали запреты.
Я подала стажеру знак, чтобы убрался с пути. Он споткнулся о стул, не сводя глаз с отверстий в моем плече. Снова раздался выстрел, я увернулась, и пуля просвистела над шлемом, а Двадцать два вжался в гнилые доски стены.
Прикрывая лицо рукой, я вбежала в коридор. Неизвестно, какое там было оружие, и шлем мог не защитить от прямого попадания.
Но стрелок оказался мазилой. Эхо выстрелов звенело в ушах; одна пуля засела в груди, другая чиркнула по шее. Когда я свернула за угол и оказалась с объектом лицом к лицу, тот промахнулся с трех шагов.
На этом последнем выстреле патроны закончились.
– Двадцать два! – заорала я. Это была учебная миссия.
Коул пнул меня в живот. Я хапнула ртом воздух и с треском впечаталась в стену.
Он опрометью бросился к задней двери, и я с усилием выпрямилась. Болело в нескольких местах – сколько раз он попал? Наверно, четыре. Навылет прошли только две пули. Дома придется выковыривать остальные ножом.
– Сюда, – скомандовала я Двадцать два, метнувшись вслед за человеком.
Мельком заметив ужас на его лице, я понеслась во весь опор по грунтовой дороге. Коул улепетывал, разбрызгивая грязь.
Я прибавила скорость, из-за спины доносился топот моего стажера. По крайней мере, он научился не отставать.
Коул отшвырнул мне под ноги мусорный бак, я перепрыгнула, и Коул скрылся за углом. Бегал он быстрее, чем среднестатистический человек.
Погоня доставляла мне удовольствие.
Я свернула и отбила удар до того, как кулак коснулся моего лица.
Мне нравилось, когда объекты наглели и прекращали бежать.
«Да что мне может сделать эта белобрысая пигалица?»
Никто из людей вслух никогда не говорил мне таких слов, но я ясно читала это в их глазах.
Я ответила на немой вопрос стремительным ударом в челюсть.
Он пошатнулся, и я врезала еще. Теперь мои руки были в крови.
Одним движением я подсекла его и заковала в наручники. Он издал яростный вопль и начал брыкаться, отчаянно стараясь попасть мне в живот. Я схватила ножные браслеты и защелкнула их на его лодыжках.
Затем пристегнула цепочку и посмотрела на Двадцать два. Его грудная клетка вздымалась и опадала так быстро, что я решила, что он того и гляди лопнет. Лицо было красным, хотя казалось, что больше от гнева, чем от бега.