– Чем могу быть полезен? – шепотом спросил Ён.
– Многим. Начнем с того, что вы помните.
Ён зажмурился, чтобы воссоздать хронологию событий во всех деталях. Образ киллера неторопливо проступал сквозь эротические картинки, разбросанные по плоскостям его кабинета.
– Я думал, он принес бомбу, – неуверенно начал Ён. – На таймере оставалось три секунды, вероятность погибнуть от взрыва была в шесть раз выше, чем при падении с восемнадцатого этажа. Я оттолкнулся и выпал вместе с креслом. Я видел себя со стороны, в отражении зеркального фасада. А потом было много веток и снег из окна. Настоящая вьюга. А взрыва… – Ён не договорил, пытаясь сообразить, что же он видел на самом деле до того, как понятие времени выбыло из его сознания.
Кси расценил затянувшуюся паузу как нежелание сотрудничать или решил напомнить о практиках правозащитной системы.
– Я не отношусь к органам правопорядка, я всего-навсего дознаватель. Я не заставляю вас доносить на себя, но учтите, ваши реакции регистрируются, и на суде они могут быть использованы против вас. В том числе и несговорчивость.
От сказанного засосало под ложечкой. Ён знал, что его не в чем обвинить, но отчего-то прямолинейность инспектора источала какую-то угрозу.
Кси, довольный собой, заходил туда-сюда. Шелестя юбкой, он наворачивал полукруги, словно змееобразный угорь в мутной воде, когда тот приглядывается к мягкому подбрюшью мелкой рыбешки. Впрочем, Кси скорее напоминал вымершую столетие назад рыбу фугу, внутренности которой содержали смертельную дозу яда. Такой же ядовитый, скользкий, с водянистыми глазками и раздутым самомнением.
– Два дня назад, двадцать пятого апреля после полуночи, вас сняли с дерева. У вас были множественные переломы, пробиты легкие, продырявленная голова, вытекающая мозговая жидкость. Я надеюсь получить разъяснения, которые впишутся в мое понимание.
«Сегодня двадцать седьмое, – сообразил Ён. – До отправки абиграммы остается четверо суток». От нахлынувшего волнения он задышал глубоко и отрывисто.
– Не нервничайте так. Добровольное согласие на изъятие памяти не потребует ордера и будет расценено как содействие следствию, – дополнил Кси.
– Ордер? В чем меня обвиняют?
– Обвинений вам не выдвигали, – пояснила одна из сущностей робота, отвечающая за юридическую защиту.
– Не выдвигали, – подтвердил Кси. – Ордер на изъятие воспоминаний – это бюрократическая проволочка, которая применяется на этапе сбора улик. Сама процедура, когда ее проводят насильно, неприятна как для допрашиваемого, так и для меня. Человека приковывают к креслу, пичкают лекарствами, а потом его выворачивает наизнанку… Невыносимое зрелище.
– На меня покушались. – Ён придал словам настойчивость, но ослабленный голос подвел. Замечание, звучавшее оправданием, было проигнорировано. – Профсоюзный староста, – воззвал Ён к адвокатской защите, – прошу объяснить, что происходит.
– В обязанности инспектора не входит дача разъяснений подозреваемым, – ответил робот.
– Вы нарушаете трудовые права, скрывая от меня информацию.
– Эти права не распространяются на период больничного, который истекает через час. Но и даже после него они не затронут безработного, – ответил Кси. Его ротовая впадина на снулом лице, в точности как рыбья жабра, произвела несколько беззвучных шевелений, будто силилась выпустить что-то вредоносное, но так и не решилась.
– Я под подозрением и меня уволили, – вывел он. Казалось, от нахлынувшего внутреннего жара вот-вот закипит трансдукционный биогель.
– Отстранили на неопределенный срок, – поправил инспектор. – Этот срок будет всецело зависеть от вашего сотрудничества с нами. – И без излишних переходов примерил маску добряка: – Мистер Нгуен, мы начали знакомство как-то некрасиво. Извините мою резкость, столько работы… Подозревать – моя обязанность. Я с удовольствием посодействую вашему восстановлению в должности.
– Что вы хотите знать? – Ён заставил себя расслабиться. Улыбка не выдавливалась, но хотя бы перестал морщить лоб.
– Значит, без ордера. – На физиономии Кси мелькнула победоносная ухмылка. –